Сын шевалье
Шрифт:
На ходу он напряженно размышлял.
Оставив Кончини крепко связанным, он намеревался вернуться и убить своего врага. Живой Кончини представлял постоянную угрозу для Бертиль, и щадить его он не собирался.
Но с той поры многое изменилось: у него состоялось объяснение с Бертиль, во время которого он едва не умер — сначала от стыда и отчаяния, а затем от радости. И теперь он сам не знал, как ему поступить. Даже остановившись перед маленьким домиком на улице Ра, он еще не принял решения и поэтому страшно злился на самого себя.
Распахнув дверь резким ударом ноги, он прошел через вестибюль, поднялся по лестнице и вошел в спальню.
Кончини уже не было на кровати, куда его довольно грубо бросили трое храбрецов. Фаворит лежал на полу, причем довольно далеко от возвышения. Отсутствие кляпа объяснялось очень просто: перед уходом Эскаргас из сострадания вынул его, однако развязывать итальянца не стал.
На полу возле пленника валялся кинжал — тот самый, что был вырван насильником из нежной руки Бертиль. Жеан понял, что произошло: заметив острое лезвие, пленник сделал все, чтобы добраться до него и разрезать путы, но попытка оказалась неудачной.
Не говоря ни слова, юноша нагнулся, подобрал кинжал и, крепко сжав рукоять, стал задумчиво разглядывать своего врага, возможно, не видя его.
Флорентиец же решил, что все кончено. Он был храбр. Не дрогнув ни единым мускулом и гордо приподняв голову, он вызывающе бросил, глядя в лицо Жеану:
— Бей! Я же говорил, что ты убийца!
Юноша ничего не ответил. Он просто не слышал этих слов. При виде Кончини, лежавшего на полу в полной его власти, он почувствовал, как в душе его вступили в спор два равно мощных и громких голоса: один голос, принадлежавший прежнему Жеану, каким он был всего два часа назад, неистово требовал разить без пощады; второй же, будучи голосом нового Жеана, не менее яростно твердил, что нужно проявить великодушие, дабы стать достойным благородной девочки, озарившей ему жизнь своей любовью. Во всем мире только эти два голоса и звучали сейчас для него.
Драматический, бурный спор продолжался, однако, недолго.
Жеан нагнулся с занесенным для удара кинжалом, а Кончини промолвил, презрительно усмехаясь:
— Бей же! Чего ты боишься? Я не могу пошевелить и пальцем!
Сверкнуло лезвие, и с ног фаворита упали разрезанные веревки. Вторым взмахом кинжала Жеан освободил руки.
И Кончини, без дрожи ожидавший неминуемой смерти, побледнел, с удивлением и страхом спрашивая себя, что все это значит и какие ужасные пытки ему уготованы.
Тогда Жеан заговорил очень ровным и каким-то чужим голосом:
— Уходи! Из любви к ней я дарю тебе жизнь, Кончини!
Одним прыжком итальянец оказался на ногах. Он не был уверен, что все это не сон, ибо в жизни своей не испытывал подобного удивления. Впрочем, ему удалось быстро овладеть собой, и он ответил со злобной насмешкой:
— Ты даришь мне жизнь? Скажи лучше, что испугался! Но от меня пощады не жди! Я найду тебя, и тогда берегись!
На сей раз Жеан услышал его. С презрением пожав плечами, он бросил уже жестким тоном:
— Советую тебе никогда не попадаться на моем пути, Кончини. Если дорожишь своей шкурой, последуй этому совету.
Больше он не добавил ни слова, а Кончини ощутил холодок в груди, но ничем этого не выдал — напротив, принял еще более вызывающий вид, с холодной усмешкой глядя на своего врага.
Жеан направился к двери. На пороге он обернулся со словами:
— Внизу ты найдешь слуг, которых мои люди связали. Освободи их, если хочешь.
Говоря это, он смотрел на Кончини и, к своему удивлению, заметил промелькнувшее на лице фаворита выражение жалости. А тот пробормотал:
— Бедняги! Надо поскорее пойти к ним.
Жеан вышел, думая:
«Те несколько часов, что он провел связанным, кажется, научили его состраданию!»
Возможно, так оно и было, ибо Кончини поспешил за ним, оказавшись на площадке в тот момент, когда Жеан начал спускаться по лестнице. Здесь фаворит остановился, словно желая дать юноше время дойти до входной двери.
Внезапно он надавил рукой на стену. За маленькой невидимой дверцей открылось углубление, размерами не больше шкафа. Кончини, влетев в него одним прыжком и не дав себе труда затворить потайную дверку, схватился обеими руками за металлический рычаг и потянул его вниз. Весь этот маневр был проделан абсолютно бесшумно и с молниеносной быстротой.
Высунув голову наружу, он стал напряженно прислушиваться, и глаза его загорелись огнем свирепой радости.
Снизу послышался крик, затем звук от падения тела. Вернув рычаг в прежнее положение, фаворит пробормотал с ненавистью и удовлетворением:
— Готово!
Он еще раз прислушался, но снизу больше не долетало ни звука. Закрыв секретную дверцу, он в свою очередь спустился по лестнице и, задержавшись на нижней ступеньке, топнул ногой, будто желая проверить ее прочность. Затем он двинулся в вестибюль.
Прямо перед ним стоял сундук огромных размеров, казалось вмурованный в стену. Он надавил на кнопку, и сундук отъехал в сторону, обнажив дыру размером примерно в один фут, заделанную прочной решеткой. Фаворит не стал всматриваться вниз, зная, что все равно ничего не сумеет увидеть в непроглядной тьме подземелья. Зато голос Жеана Храброго был слышен отчетливо: юноша кричал по-итальянски, угрожая Кончини самыми страшными карами и осыпая его самыми ужасными проклятиями.
Кончини со зловещей улыбкой нажал на кнопку вторично, и сундук занял прежнее место. Теперь не было слышно ничего. Тогда он сказал громко, как если бы желал ответить своей жертве:
— Прекрасно! Подыхай здесь!
И фаворит преспокойно отправился на розыски своих слуги обнаружил их, в конце концов, на кухне. Развязав первого попавшегося под руку, он приказал освободить всех остальных, а сам быстрым шагом, почти бегом, устремился к своему дому на улице Сент-Оноре, надеясь поспеть туда раньше Леоноры Галигаи, оставшейся на ночь в Лувре.
Глава 20
ЛЕОНОРА ГАЛИГАИ ВЫСЛУШИВАЕТ ПРИЗНАНИЕ САЭТТЫ
Саэтта, неотступно следовавший за портшезом, уносившим Бертиль, увидел, как похитители вошли со своей пленницей в дом на улице Ра. Подойдя поближе, он осмотрелся и прошептал: