Сын теней
Шрифт:
И тут я кое-что почувствовала. Легкое давление на мою руку, все еще сжимавшую ладонь Брана, словно его пальцы еле уловимо пытались обвиться вокруг моих. Мне это показалось? Его рука снова стала вялой и неподвижной. Наверное, это просто двинулся Джонни, который теперь свернулся клубочком на тюфяке, под боком у своего отца. Но нет, я была уверена, я была почти уверена, в том, что почувствовала. Я не могу сдаться. Я не сдамся. Я должна начать сначала, прямо сейчас, поскольку время бежит быстро, и дыхание Брана, кажется, замедлилось и ослабело — дыхание человека,
— Помогите мне! — прошептала я, и голоса вернулись, зазвучали глубоко и уверенно:
«Выходи из тени, воин. Твое задание еще не выполнено. Выходи из тьмы».
Я снова закрыла глаза.
«Расскажу… Расскажу историю… вот мальчик, он уже подрос. Он весь в синяках от побоев. Это потому, что он дурной, поганое отребье, которое все время нужно наказывать. Так говорит Дядя. Когда Дядя очень сердится, он запирает мальчика в подпол. В подполе очень темно. И тесно. Все теснее, по мере того, как мальчик растет. Он научился вести себя очень тихо. Он считает про себя. Он научился не плакать, не шмыгать носом, не двигаться, пока не откроется крышка и в подпол не польется яростный, ослепительный свет. Тогда его, скрюченного и вонючего, вытаскивают на свет и снова наказывают.
Там есть женщина. Мужчина бьет и ее тоже, и еще они занимаются ЭТИМ, хрипящим, толкающимся, липким, потным ЭТИМ. Дядя заставляет его смотреть. Дядя заставляет его смотреть на множество разных вещей. Мальчик клянется себе, что никогда не станет ЭТИМ заниматься. Это дурное дело, бездумное, животное, темное, как ужас там, в подполе. Если он будет ЭТИМ заниматься, то сам станет, как Дядя. Еще там какое-то время жила собака. Приблудилась холодной ночью и решила остаться. Шелудивая, тощая, с дикими глазами. В ту зиму мальчику было тепло спать, он зарывался в солому позади дома с собакой в обнимку. Днем собака ходила за ним по пятам, тихо, как тень.
Одним прекрасным весенним утром Дядя избил собаку за то, что та гоняла кур, и она умерла у мальчика на руках. Когда мальчик хоронил собаку, он дал клятву. Он поклялся, что став мужчиной, следующей зимой, или через одну, он сделает то, что должен, и уйдет отсюда. Уйдет и никогда не оглянется назад».
Я чувствовала, как по щекам у меня текут слезы, как намокает повязка на голове у Брана.
«Держись, сердце мое.» — Услышит ли он мой молчаливый зов там, среди теней? — «Я здесь, рядом, я обнимаю тебя. Ты нужен нам здесь, Бран. Возвращайся. Все черные сны миновали».
И слабо, почти неслышно, до меня долетел ответ. Как вздох, как шелест, как кусочек мысли.
«… Лиадан… не уходи…»
И тут у погасшего костра вспыхнул свет, раздались шаги, и Бран снова исчез, его внутренний голос умолк, наша тонкая связь прервалась. Я в ярости вскочила на ноги и, пошатываясь, вышла из-под навеса. Я и понятия не имела, ни как долго сидела без движения, ни насколько обессилела. Уже, наверное, глубокая ночь… Как они посмели нам помешать?! Я же дала четкие указания. Как они посмели?!!
— Я же сказала!! — взвилась я на Альбатроса. — Я приказывала не приходить сюда сегодня. Что здесь делают эти люди?
— Прости, — уныло произнес Альбатрос. Что-то в его голосе заставило меня ждать продолжения. — Мы подумали, что ради этого ты захочешь прерваться.
Ниже по склону, у потухшего костра стояло четверо. Один из них был Змей, другой — Паук, я поняла это по длинным тонким ногам и неловким жестам, и еще там стоял широкоплечий силач Выдра, и высокий мужчина с волосами, яркими, как осенний закат. Услышав мои шаги, мужчина обернулся. Отец.
Я побежала к нему, и он крепко обнял меня, я насквозь промочила его рубашку слезами, а все остальные молча смотрели на нас, пока Альбатрос не сказал:
— Если хочешь, мы уйдем.
— Наверное, так будет лучше, — всхлипнула я. — Я… спасибо вам, что выполнили мое поручение так быстро и успешно. Я и не надеялась…
— Да ну, ерунда-дело, — пробурчал Выдра. — Ибудан как раз возвращался. Мы подстерегли его, да и все. Надо сказать, твой отец ловко обращается с дубинкой, — тут он осторожно потер затылок.
— Я должен поговорить с тобой наедине, Лиадан, — сказал отец. — Знаешь, мне кажется, что Лайам умер. Мы завтра же утром должны ехать в Семиводье.
— Что значит «мы»? — возмущенно спросил Змей.
— Лиадан не может уехать. — Альбатрос, казалось, говорил о чем-то решенном. — Она нужна нам здесь.
— Простите меня, — отец говорил очень тихо, но таким тоном, что хотелось съежиться, — этот вопрос мы с дочерью решим без вас. Надеюсь, вы соизволите предоставить нам возможность некоторого уединения.
— Командир умирает, — сказал Змей. Он, прищурившись, смерил отца взглядом с ног до головы, возможно прикидывая, что он может с его ростом и в таком возрасте. — Она нужна ему, она не может уехать.
Я встала между ними и взяла каждого за рукав.
— Хватит! — сказала, как могла твердо. — Сейчас мне нужна помощь отца. А что до моего отъезда — я дам вам ответ на рассвете. А теперь идите.
— Ты уверена? — тихо спросил Змей.
— Ты же слышал, что сказала Лиадан, — отозвался Альбатрос. — Шевелитесь. Делайте, как она велит.
И через несколько секунд мы остались одни.
— Ну что же, — сказал Ибудан, садясь на камни и вытягивая перед собой обутые в сапоги ноги. — Не ожидал я увидеть тебя здесь. И что прикажешь с тобой делать, а, Лиадан? У тебя, похоже, настоящая страсть нарушать традиции и правила поведения. Неужели ты не понимаешь, как опасно здесь находиться?!
— Забудь об этом пока, — напряженно ответила я. — У нас есть гораздо более срочное дело.
— Что может быть более срочным, чем необходимость немедленно вернуться в Семиводье?! Лайам убит, Шон остался один, соседи наверняка спешат извлечь из этого пользу! Мы должны быть там, а не здесь, с этим отребьем.