Сын ведьмы. Дилогия
Шрифт:
— Эх, срезали солдата! — горестно выкрикнул кто — то из русских.
— Как же там Алёша Попович? — раздалось в другой стороне окопа. — Дополз ли?
— Ваше благородие, а чучело — то чуть дальше от секретного окопчика легло, — намётанным глазом определил унтер — офицер.
— Ты прав, Берёзкин, — глядя в бинокль, нашёл приметный кустик поручик. — Будем теперь темноты ждать. Поползём казака выручать.
— Алёша Попович приказал не рыпаться, — вспомнил наказ от казака унтер. — До полуночи обождать надо, Ваше благородие.
— Кто здесь командир? — взыграла
— Вы, Ваше благородие, — пожал плечами нижний чин. — Только с дьявольскими силами вам без Ведьмина Сына не договориться. А ночка будет тёмной. До полуночи луна, точно, не выглянет. Жутковато во тьму ползти, как бы друг дружку не перестрелять.
— Не знаешь, Берёзкин, — у казака с собой в сумке гранаты были? — поостерёгся от несогласованной вылазки офицер. К словам бывалого подчинённого стоило прислушаться.
— Кобура с наганом на бедре у казака висела, фляжка ещё, помню, была, — почесал затылок опытный вояка. — Может, по нам и гранатой жахнуть. Впотьмах — то хрен его разберёшь, кто по земле шуршит.
— Обождём до полуночи, — успокоился молодой командир, но уже через минуту опять встрепенулся — А как, австрияки добивать наш дозор поползут?
— Не завидую я им, — надвинул на глаза козырёк фуражки бывалый солдат и откинулся спиной на стенку окопа, ждать было ещё долго.
— Ага, повезло нам с санитаром, — кивнул поручик и продолжил напряжённо всматриваться в окуляры бинокля. Не выползут ли супостаты, раньше времени, из нор? Да и Алексей, вдруг, сигнал какой подаст?
Берёзкин, присев на дно окопа, тихонько похрапывал, а поручик извёлся уж до ночи, всё терзал душу сомнениями.
Темнота добавила беспокойства.
— Просыпайся, Берёзкин! — растолкал поручик унтера с железными нервами. — Слышишь, стреляют?
— Ага, маузеровская винтовка гавкнула, — сразу по звуку определил оружие Берёзкин. — А вот и пистолет затявкал.
— Парабеллум, — узнал характерные хлопки офицер.
— Может и так, — сдвинул фуражку на затылок унтер — офицер. — Только вот нашей мосинки не слыхать, и наган молчит.
— Неужто, наших раненых добивают?! — сжал кулак поручик.
— Не — е — е, так не достреливают, — ухмыльнулся унтер, — так, заполошно, от чертей только отстреливаются. Слышь, Ваше благородие, австрияки ещё и благим матом по — своему орут.
— Нет в немецком языке мата, — поучил мужика жизни молодой офицер.
— Наверное, уж как — то придумали яркие выраженьица, когда с бесом ночью встретились, — зло рассмеявшись, заслушался дикими воплями довольный мужик. — Хоть и не разобрать поганых слов, но, по всему видать, бодренько наш казачок немчуру по полю гоняет.
— Надо на помощь спешить, — опять засуетился молодой командир. — Поднимай ребят!
— Казак сказал сидеть— вот и сидим на попе ровно, — даже не подумал трепыхаться обстрелянный унтер — офицер.
— Ну, до чего же ты чёрствая душа, Берёзкин.
— Потому и живу на войне долго, — важно провёл пальцами по густым усам бывалый воин.
Стрельба и дикие вопли скоро стихли, ночную тишь нарушали лишь трели беспечных сверчков.
— Гляди, Ваше благородие, кажись, ползёт кто?
— Ничего даже не слышно? — бесполезно поводив биноклем из стороны в сторону, попытался засечь хоть шуршание поручик.
— Вот то — то и странно, что неслышно, — почесал затылок унтер — офицер и сжалился над молодым офицером, указал пальцем направление. — Звука нет, а горбатая тень ползёт.
Темнота ночи скрадывала расстояние, но, показалось, что сгусток тьмы движется уже, буквально, в трёх десятках метров.
— К оружию, — шёпотом призвал к бдительности утомлённых ожиданием солдат поручик.
Не успели те продрать глаза и вскинуть на бруствер винтовки, как ночь внезапно прорезали скрежещущие звуки. Чёрная тень колыхнулась. Расплывчатая человеческая фигура встала в полный рост и совершила стремительный рывок вперёд.
И вот уже в окоп запрыгивает чёрная тень с косматой башкой. Следом со страшным скрежетом подлетают сани и застывают поперёк окопа.
Под мохнатой шевелюрой высокого чудища вспыхивают белки глаз. Тёмную маску разрезает белозубый оскал.
— Напугал, чертяка в папахе! — хватается за сердце поручик. Слишком быстро, как чёрт из табакерки, оказался в окопе казачок.
— Всё путём, — докладывает чёрный голем и, легко сняв сани с бруствера, опускает вдоль траншеи. — Двое тут у меня. Одному кисть руки оторвало, но ему товарищ вовремя жгут из ремня наложил— жить будет. А вот сам — то «санитар» крови много потерял. Осколки всю спину располосовали, еле выковырнул.
— Так ты что— прямо в воронке обоих оперировал?! — ужаснулся поручик.
— Не досуг ждать было. И так, еле в последний момент на помощь успел. Культю огнём прижёг— всего делов — то, а вот с осколками долго пошаманить пришлось, целый кисет железных гостинцев насобирал.
— Ну, ты, полевой шаман, даёшь?! — восторженно хлопнул целителя по спине Берёзкин и закашлялся.
От удара, весь тонкий слой бурой пыли взвился в воздух, словно унтер ударил со всего маха ладошкой по пыльному ковру. Пыльная пудра облетела даже с косматой папахи! Перед обомлевшими солдатами вновь предстал казачок в новенькой форме. При этом с кожи лица и рук бурый покров тоже слетел!
— Третьего разведчика спасти не смог, — как ни в чём не бывало, продолжил доклад санитар и, сняв папаху, перекрестился. — Некого уже спасать было— взрывом его разорвало.
Все вокруг стали истово креститься, и не только по загубленной солдатской душе.
— А стреляли чо — о — о? — икнул поручик, одурев от всей нереальности событий.
— Да-а, австрияки полезли, — раздражённо отмахнулся казак. — Дюжину вокруг воронки положил, остальные вдалеке залегли. Сначала по — своему что — то гавкали, потом притаились. Зато из окопов побоялись своих зацепить огнём. Вот я затишьем и воспользовался, уполз из западни. Но пусть товарищи артиллеристов не беспокоятся. Я погибшего солдата по всем православным канонам похоронил, и молитву за упокой грешной души прочитал. Всё путём, Ваше благородие. Даже крест на могилке поставил.