Сын вождя
Шрифт:
Кадан чуть отодвинулся, обнял колени руками и положил подбородок на них.
— Я не пел с тех пор, как ты меня увез, — тихо сказал он.
Льеф опустил ладонь на его согнутую спину и провел рукой к пояснице.
— Тебе все еще снятся сны? — спросил он.
Кадан быстро кивнул.
— Я не хочу об этом говорить, — сказал он. — И да, если ты спросишь — я хотел бы вернуться домой. Но что было — прошло. Я на всю жизнь останусь рабом. Сигрун сказала… удача навсегда покинула меня.
— Сигрун
— Мы оба знаем, что это так.
Льеф молчал. Кадан был прав. Раб всю жизнь оставался рабом. Даже если бы господин отпустил его — чего Льеф делать не собирался — на Кадане на всю жизнь останется клеймо.
А для Льефа уже не имело значения, что галл проиграл. Сила, судьба и воля богов — все эти слова теряли смысл, когда они оставались вдвоем, потому что Льеф просто хотел, чтобы Кадану было хорошо. И еще — чтобы Кадан стал таким, каким Льеф впервые увидел его.
— Моя мать была рабыней, — сказал он после долгой паузы то, чего вслух не произносил никогда. — Но мне рассказывали — у нее были драгоценности, платья и меха. Было то, чего нет у многих жен. Дай мне срок.
Кадан невольно провел рукой по волчьей шкуре, и, будто поняв, о чем он думает, Льеф наклонился и обнял его со спины.
— Не снимай его, — шепнул он в самое ухо Кадану, так что по телу того пробежала дрожь, — пока он с тобой, я тоже буду с тобой.
— Так и есть, — Кадан обернулся и коснулся поцелуем губ Льефа — в первый раз он осмелел настолько, что сделал это сам. Льеф замер от неожиданности, но уже через мгновение принялся яростно целовать его в ответ.
— Только боги знают, как я хочу тебя… — прошептал он.
— Прямо здесь?
Льеф качнул головой.
— Потом. Когда мы будем только вдвоем. Когда я смогу дать тебе все, чего бы хотел.
Кадан закрыл глаза и прижался к щеке Льефа лбом. Какое-то время он молчал, а потом спросил:
— Ты правда хотел бы, чтобы я спел?
Льеф кивнул и убрал с его щеки непослушную прядь волос, приоткрывая лицо.
Кадан на секунду поднял веки, чтобы взглянуть на него, а затем снова опустил и так, не отстраняясь, запел — протяжно и негромко, но так, что голос его разливался далеко над рекой, подобный крикам чаек над морской волной.
Он пел о дальних странах и чудесных островах, о великих героях и древних богах — те песни, которые знал. Хотя хотел бы в эти секунды петь о другом — о том, как настоящая магия творится внутри, когда Льеф обнимает его, и душа Кадана переплетается в объятиях с его душой.
Прошло несколько дней. Улучив момент, когда Кадан закончил работу и остался один, Льеф отозвал его в сторону, за стабур.
— Что-то случилось? — спросил Кадан, который не совсем понимал, почему Льеф не дождался вечера.
Льеф покачал головой.
— Ничего. Мне не дают покоя твои слова.
— Мои
— Про судьбу.
Кадан озадаченно смотрел на него.
Льеф же забрался пальцами под правый рукав меховой куртки, в которой ходил с тех пор, как остался без плаща, а когда вынул — уже держал в руке золотое обручье.
Поймав запястье Кадана, он защелкнул браслет на нем. Взгляд Кадана оставался все таким же недоуменным. Он поднес запястье к глазам и кончиком пальца провел вдоль извивающегося тела дракона, выгравированного на браслете.
— Его дал мне конунг, — сказал Льеф, — так удача конунга перешла ко мне. Теперь я хочу, чтобы она стала твоей.
В глазах Кадана проскользнула искорка понимания.
— Ты думал об этом? — все так же удивленно спросил он.
— Да. Я все время думаю о тебе. С тех пор, как впервые увидел на чужом берегу.
Кадан перехватил ладонь Льефа, отпустившую было его запястье, и прижал к щеке.
— Я тоже все время думаю о тебе, — сказал он.
Льеф наклонился и поцеловал его.
— Спасибо, — шепнул Кадан в приоткрытые губы северянина. — Но мне не стоит носить его, Льеф. Даже плащ…
— Если кто-то захочет отобрать, скажи — я отрублю ему руки. Так и будет, Кадан. Такова воля богов и их наказание тому, кто ворует чужую судьбу.
Кадан кивнул, хотя и сомневался, что угроза поможет, если прозвучит из его уст.
Однако же ничего плохого в самом деле не произошло. Многие заметили браслет, но никто не решился подойти к Кадану — ни для того, чтобы отнять, ни для того, чтобы задать вопрос. Только вечером он уловил шепоток:
— Вот так так… чужеземное заклятье сильно…
Дни тянулись за днями, и ночь за ночью становилась короче. Солнце все дольше задерживалось на небосводе, и все явственнее видел каждый, что зима повернулась к весне. Уже потекли первые ручьи, раскололся лед на реке, и как-то утром, когда Кадан поднялся и собирался уже отправиться на мельницу, вопреки любым обычаям Льеф с мечом на поясе и луком за спиной показался в пристройке для рабов и окликнул его.
Кадан замер, удивленный и испуганный тем, что у других рабов появится теперь новый повод для сплетен, но Льеф сказал только:
— Надень плащ, возьми все, что нужно — мы уезжаем в город, когда солнце взойдет.
Кадан торопливо кивнул. Ему нечего было взять с собой — все, что имел, он носил на себе. Льеф скрылся, но через несколько минут Кадан нагнал его. Северянин сидел в седле.
Льеф протянул руку и, когда Кадан протянул свою в ответ, легко забросил его на излучину, а затем ударил коня по бокам, и тот припустил в галоп.
Сердце Кадана пустилось вскачь — от близости тела Льефа, от быстрой езды, от которой он давно уже отвык, от ветра, бьющего в лицо.