Сын вождя
Шрифт:
— Куда мы едем? — спросил он, чуть поворачиваясь к Льефу и плотнее вжимаясь в него, чтобы не упасть.
— Пока на ярмарку, — сказал Льеф.
— А потом?
Льеф не стал отвечать.
Северяне торговали со всеми землями, в которых грабили амбары и увозили добычу — и с некоторыми еще.
В земли запада продавали меха, в восточные — оружие, и всюду — воинское искусство. Продавали пушнину, шкуры и коней, сыр и пиво, то, что собирали в лесах, особенно мед и воск. Выставляли на продажу и морской улов, в том числе рыбу и моржовую кость,
В Халлсейри — главной торговой ярмарке севера — продавали саамам сало и масло, а в обмен получали оленью кожу, разные меха, птичьи перья, китовый ус и корабельный канат из моржовой кожи.
За серебро покупали ткани и новые для них товары из южных стран: статуэтки и украшения из драгоценных минералов, часто в восточном стиле, драгоценные материи, сотканные франками.
Другой торговый город назывался Луид и располагался на полуострове Сионе. Его защищали деревянные стены.
Корабли из Сканера и Халлсейри привозили на север пшеницу, солод и мед, а обратно везли рыбу.
Для горожан торговля стала основным занятием, но они же были и воинами. Сами управляли судами, запасались оружием и нанимали дружину, и нередко отбивали атаки викингов.
А северные вожди наряжались с такой роскошью, какой трудно было ожидать от столь диких и жестоких воинов.
Кадан за всю зиму не видел столько людей. Все толкались, кричали, тут и там слышалась неразборчивая смесь говоров и языков.
Льеф прижимал его к себе и не отпускал весь день, как будто Кадана могли украсть.
— Так и есть, — сказал Льеф, когда Кадан задал этот вопрос. — Ты слишком красив. Наверняка найдутся охотники на тебя.
Кадан покраснел.
— Льеф, я же не девушка, чтобы все разом меня возжелали, — попытался образумить викинга он, но Льеф не стал слушать его слов.
В одной из лавок он выменял Кадану рубашку из вадмала*, вышитую по рукавам, и куртку без рукавов из кожи оленя, подбитую мехом лисы.
В другой нашел пару сапог — всю зиму Кадан проходил в шерстяных обмотках и старых, прохудившихся башмаках.
Уже позднее, когда они выбрались с людных улиц, Льеф сам надел их на него. Кадан зачарованно смотрел на северянина, замершего у его ног.
— Мне нравится касаться тебя, — признался Льеф, немного смущенный этим взглядом, — не могу себе отказать.
Кадан закусил губу. Ему не терпелось остаться с Льефом вдвоем.
Эта поездка подействовала на него как свежий ветер, ворвавшийся в замшелую избу, прогнала все горестные мысли и воспоминания из головы. И только на краю сознания теплилось понимание того, что вечером — сегодня или завтра — ему снова предстоит вернуться в рабский дом, где опять будут говорить о нем и о его сапогах.
Они, однако, обошли еще несколько лавок и покинули город лишь за несколько часов до темноты — но выехали
Кадан не задавал вопросов, пока Льеф не остановил коня и, спешившись, не принялся разжигать костер.
— Расстели и проследи за огнем, — сказал он, когда тот наконец запылал, и указал Кадану на сверток, прикрепленный к боку коня.
Он скрылся в лесу, а Кадан, помявшись с ноги на ногу, обнаружил, что остался совсем один, как и полгода назад. Только руки его были свободны, и никто не помешал бы ему бежать.
Кадан положил ладонь на круп коня, не зная, что предпринять. Стоило ему уйти — с конем или просто пешком — и там, далеко на юге, уже никто не узнал бы в нем раба.
Кадан стоял так и размышлял, пока костер не затрещал, и тогда, выпустив шею коня, Кадан бросился поправлять поленья. Он опустился на корточки перед огнем и, пошебуршив бревнышками, замер, глядя, как пляшут языки пламени.
— Льеф… — прошептал он и уже про себя добавил: "Зачем ты испытываешь меня?"
Кадан вздохнул, и взгляд его упал на оставленный Льефом сверток шерсти. Вспомнив приказ, он поднялся и стал отвязывать его от седла. На то, чтобы справиться с хитрыми воинскими узлами, ушло несколько минут, а когда сверток упал ему в руки, Кадан порядком просел под его весом — покрывало, оставленное Льефом весило добрых семьдесят-восемьдесят марок**.
Опустив его на землю, Кадан принялся расстилать толстое полотно, и только справившись с ним, наконец сел у огня и немного перевел дух.
Прошло еще несколько минут, и Льеф показался из леса с двумя кроликами в руках.
— Тебе нужно больше есть, — пояснил он, нанизывая обоих на веточки и устанавливая над огнем, когда закончил свежевать.
Кадан зачарованно смотрел на него.
"Ты совсем не беспокоишься?" — хотел спросить он, но промолчал. Ему стало стыдно, и вместо этого он спросил:
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Пока нет. Но хорошо бы ты научился делать это сам.
Кадан кивнул.
— Я научусь, — пообещал он, — раньше братья делали такие вещи. Я просто… пел. Чтобы им не так скучно было делать дела.
Льеф улыбнулся краешком губ.
— Ты бы мог петь и для меня.
Кадан закусил губу.
— Я бы хотел, — сказал он, — но так все вокруг узнают, что ты проводишь со мной вечера.
— Здесь никто не узнает о нас, — рассеянно сказал Льеф, продолжая колдовать с едой.
— Здесь — нет. И я могу спеть. Но мы же вернемся домой… в дом твоего отца?
— Нет.
Кадан хотел задать еще вопрос, но Льеф перебил его, приказав:
— Поверни то бревно, сейчас искры полетят.
Кадан поспешил сделать как он сказал, и разговор угас.
Они поели. Как и в прошлый раз, Льеф отдал ему самые нежные кусочки, и Кадан долго смаковал их, перекатывая на языке.
— Я так соскучился по настоящей еде… — сказал он и тут же добавил: — Прости, я не хотел сказать…