Сын вождя
Шрифт:
ГЛАВА 18. Бегство
Тоннель, прорытый под домом Сигрун, вел не слишком далеко, но заканчивался в таком глухом лесу, что беглецов было не разглядеть издалека.
Сигрун тоже молчала. Мысли, недавно такие ясные, теперь путались в ее голове. Все последние недели она терзалась смесью преданности, милосердия и ненависти к тому, кто отнял у нее любимого. Каждый раз, когда она смешивала лекарства для Льефа, много раз вместе с Руном посещавшего ее дом, рука ее сама тянулась к склянке с отворотным зельем,
— Будьте прокляты вы все, — бесконечным речитативом звучало у нее в голове.
К тому времени, когда они выбрались из спрятанной в густом кустарнике небольшой пещерки, над вершинами деревьев уже слабо алел рассвет.
Льеф припал к каменистому склону, тяжело дыша. Кадан тут же потянулся к нему, но Льеф отодвинул его руку.
— Я воин, — сказал он.
Кадан не обратил внимания на его слова. Только спросил:
— У меня есть мазь. Нанести?
Льеф качнул головой.
Оба посмотрели на Сигрун.
Ведовка смотрела в пустоту перед собой и одними губами нашептывала слова, которые нетрудно было бы угадать: будьте прокляты вы все.
Помолчав, Кадан решился задать вопрос, который вертелся у него в голове, но который он боялся произнести вслух:
— Что теперь?
Он впервые оказывался настолько далеко от людей, лишенный всякой опоры, без жилья и возможности отыскать еду.
Льеф не знал. Хотя он не боялся ни леса, ни разбойников, ни хищных зверей, он тоже не понимал, что может делать теперь, лишившись семьи и друзей.
— Можно пойти на юг, — после долгой паузы сказал он, хотя и сам понимал, что на юге им делать нечего: там обитали племена, которым чужаки нужны были еще меньше, чем он здесь своей семье.
Льеф думал и о семье. О том, что отец мог бы дать выкуп за него. Но и тут же о том, что, скорее всего, не даст. Семья Эрика давно уже была ему куда большей семьей, чем родные по крови в доме отца. И если уж даже Эрик отказался от него — то тем более откажется и эрл.
— Ты мог бы отдать меня… — в унисон его мыслям произнес Кадан.
Льеф посмотрел на него и на секунду представил изломанное пытками тело Кадана, висящее над входом в его дом — как вешали тела треллей, за которых хозяин отказывался платить виру.
Руки сами притянули Кадана, и Льеф прижал его к себе, не обращая внимания на колыхнувшуюся внутри боль.
Кадан на секунду прижался щекой к его небритой щеке, а потом погладил по плечу.
— Ладно, — он вздохнул, — давай попробую разжечь костер. Ты весь продрог.
Льеф качнул головой.
— Мы недалеко ушли, — сказал он, — нужно забраться глубже в лес. Он повернулся к ведовке и позвал: — Сигрун.
Сигрун не обращала никакого внимания на него. А Льеф не знал, что делать. Он знал ее уже много лет и был виноват
— Она рисовала погибельные руны на твоей посуде, — вполголоса сказал Кадан.
Льеф дернулся и в сомнении посмотрел на него.
— Прости. Я не хотел говорить, ты и так болел, — Кадан опустил глаза, — но ты должен знать, что с ней нужно быть настороже.
Льеф поджал губы и дернул плечом.
— Тогда пусть решает свою судьбу сама, — сказал он и, оглядевшись, попытался определить где юг, а затем шагнул туда.
В следующую секунду он оступился, и Кадан молнией метнулся к нему, чтобы подхватить под плечо.
Так они и шли — придерживая друг друга и почти обнявшись.
Кругом расцветало лето. Щебетали птицы в кронах северных сосен и елей. Стоял густой запах первых цветов.
Но ни одному, ни другому не было радостно от того, что наконец закончилась зима.
Когда оба устали настолько, что уже не могли идти, а солнце медленно закатывалось за горизонт, Льеф все же попросил Кадана разжечь костер.
— Я попробую поймать дичь, — сказал он и взял из рук Кадана лук — все снаряжение тот нес с собой.
Кадан кивнул и, опустив на землю мешки, принялся собирать валежник — костры по-прежнему давались ему не очень хорошо. Но он хотел хоть немного помочь Льефу и потому сидел и крутил палочку в ладонях, стараясь поджечь сухой мох, до тех пор пока Льеф не вернулся с уткой в руках.
Льеф выглядел измотанным, и потому Кадан ничего спрашивать не стал, только освободил ему место у костра.
— У нас есть вода? — спросил Льеф.
— Немного, то что у Сигрун нашел.
Кадан потянулся за флягой, намереваясь передать ее Льефу, но тот качнул головой.
— Оставь пока. Разве что по глотку.
Он опасался, что выйти к реке удастся нескоро — большая часть берегов была такой каменистой, что трудно было бы даже наполнить флягу.
Когда оба уже заканчивали есть, Кадан вздрогнул, заметив среди деревьев смутную тень. Сигрун тоже вышла к костру. Опустилась на землю напротив них и замерла, вытянув руки к огню. Слабый ветер трепал ее волосы, а лицо казалось восковой маской в наступившей темноте. И алым лепестком пламени на коже пылал ожог. Кожа вздыбилась, не оставив и следа былой красоты на этой половине ее лица.
Ни Льефу, ни Кадану не хотелось с ней говорить — и говорить при ней между собой. Но никто не решался ее прогнать.
В конце концов, обнявшись, они устроились на земле и уснули. Льеф просыпался от каждого шороха, но так и не смог распознать тот момент, когда Сигрун ушла: когда утром они открыли глаза, то у костра уже остались вдвоем.
Костер все еще тлел. Кадан сидел возле него, обняв руками колени и глядя в огонь.
Льеф приподнялся — здесь, на свежем воздухе, ему стало заметно легче, чем в угрюмой избе — и приник к его спине, положив голову Кадану на плечо.