Сын вождя
Шрифт:
— Почему ты помогаешь мне, если так ненавидишь? — спросил через какое-то время Льеф.
— Потому что никто больше не возьмет тебя в дом.
Вернулся Кадан, и разговор понемногу угас. Серые дни проходили один за другим, и хотя за окном расцветала весна, никто не чувствовал ее — ни Льеф, потерявший брата, ни Кадан, все еще боявшийся потерять любимого. Ни Сигрун, уже потерявшая жениха. Ни Эрик, который одного сына потерял — а другого лишил себя сам.
В первую ночь месяца сбора яиц он выгадал момент, когда Сигрун собирала травы
— В этом году никто не пойдет в поход. Значит, следующая зима будет тяжела.
Сигрун вскрикнула от неожиданности, услышав его голос. Обернулась к конунгу и замерла.
— Многие умрут, — продолжил конунг.
— Ты пугаешь меня.
— Мне придется делить — кто получит больше, а кто меньше зерна.
Сигрун перевела дух.
— Мне твои угрозы не страшны, Эрик. Вы не сможете без меня и всегда будете платить мне за то, что ваши воины лежат в моей избе.
— Может быть, и так.
— Я простая знахарка. Чем я могла привлечь тебя?
— Ты знаешь чем.
— Льеф, — устало сказала она.
— Мне нет покоя, Сигрун, — конунг шагнул к ней, — нет покоя с тех пор, как умер мой сын. Я не сплю и не ем. Двое было юношей в моем доме, которых я любил больше, чем себя. Теперь не осталось ни одного.
— Так впусти Льефа в дом, — все так же устало сказала Сигрун, — что ты хочешь от меня?
— Я не могу, Сигрун. Он убил сына, которого я любил.
Сигрун качнула головой.
— От твоего недуга нет лекарства, конунг. Как и от моего.
— Есть. И мы оба знаем его.
— Тебе оно не поможет. А я… не возьмусь за него.
Сигрун поклонилась.
— Прости, Эрик, мне нужно закончить зелье, пока не потухла луна.
Она отвернулась и пошла прочь.
— Подумай, — крикнул ей вслед конунг. — Никто, кроме тебя, не сможет мне помочь.
ГЛАВА 16. Двое
Теперь пришло время Кадана рассказывать легенды своего народа.
Льеф лежал целыми днями неподвижно и не знал, чем мог бы занять голову. Кадан видел в его глазах отражение Руна, и стоило филиду надолго замолкнуть, как Льеф в очередной раз брался рассказывать о своих детских играх, о птичьих гнездах на вершинах гор, о том, как на спор они с Руном брались переплыть залив, и о том, как Рун притопил его, но Льеф все равно победил.
Он рассказывал, и в глазах сурового викинга блестели слезы, как будто он был ребенком, потерявшим семью.
Кадану было неуютно. Не потому, что он знал другого Руна, а потому, что он стал причиной спора, который теперь обернулся для Льефа такой болью.
— Льеф, я не хотел, чтобы так произошло… — сказал он как-то.
Льеф недоумевающе посмотрел на него.
— Я бы никогда не попросил тебя о таком, — продолжил Кадан и положил ладонь на щеку Льефу. Сейчас борода его, не стриженная несколько недель, порядком отросла и спуталась, и такими же неопрятными стали волосы, но Кадан видел на усталом, изможденном недугом
— Я знаю, — Льеф стиснул его ладонь и отодвинул от себя, — это судьба, Кадан. Ни ты, ни я — никто не мог ничего изменить.
— Я не верю в судьбу, — признался Кадан, — как будущее может быть начертано на роду?
— Будущее не начертано, — сказал Льеф, ненадолго отвлекаясь от своих горестных мыслей. — Время — это колесо. Оно вращается, и зимы сменяют лето, осень — весну. Все, что будет — уже было когда-то, и произойдет опять.
— Мой брат мертв. Он уже не обнимет меня второй раз. Как и… — Кадан замолк ненадолго, но потом все-таки продолжил: — как и твой.
— Нет, не так, — Льеф даже оживился, немного задумавшись о том, что собирался сказать, — настанет время, и родятся люди с нашей кровью, которые получат наши имена. Как три поколения назад в семье моего отца уже рождался Льеф.
— И он был так же черноволос?
Льеф запнулся.
— Не знаю, — сказал он, — но, может, это не имеет значения? Волосы могут менять цвет. Главное — какая судьба нас ведет.
— И что? Ты веришь, что ничего не изменить, Льеф? Как можно так жить?
Льеф повел плечом и отвернулся к окну.
— Да, — сказал он задумчиво, — я верю, что все решено еще до нас.
— Если так тебе проще жить, — Кадан вздохнул, — но в моем роду уже никогда не родится мой брат. Потому что нет больше моего рода. Остался только я — твой раб. Тихо, — заметив, что Льеф собирается что-то сказать, он накрыл его рот рукой. — Я не выбрал бы другой судьбы для себя, Льеф. Но я твой раб — и никогда не заведу детей. На мне окончится мой род.
Льеф смотрел на него и пытался осознать то, что сказал Кадан.
— Ты бы хотел? — спросил он.
— Я бы хотел быть с тобой.
— Но ты бы хотел продолжить свой род?
Кадан молчал.
— Что говорить об этом сейчас? — спросил он.
Льеф потянулся к вороху своих вещей и тут же, издав нечленораздельный звук, взялся за грудь.
Кадан торопливо наклонился и подал ему куртку, к которой тянулась рука Льефа.
— Возьми, — Льеф достал из кармана, пришитого к куртке с обратной стороны, мешочек с серебром, — иди к дому, что стоит на самом востоке деревни, и постучи три раза.
Кадан непонимающе смотрел на него.
— Выйдет мать Олма. Скажи, что хочешь, чтобы дочь ее для тебя родила. Ее дочери рожают для всех.
Кадан непонимающе смотрел на него.
— Иди, Кадан. Мы заберем ребенка через год.
— Я не это имел в виду, Льеф…
— Иди. Я твой господин — и я отдал тебе приказ.
Кадан не решился спорить больше. Он встал и пошел прочь.
Сигрун появилась в комнате почти сразу, как будто только этого и ждала.
— Ты так заботлив с ним, — сказала она. В глазах ее уже таилась злоба, порожденная предчувствием одиночества, но Льеф не видел ее.