Сын вождя
Шрифт:
— Он бы не стал причиной раздора, если бы ты этого не захотел, — Льеф почти инстинктивно заслонил Кадана собой.
— Тебя ищет отец.
Льеф оглянулся на Кадана.
— Не бойся, я за ним прослежу.
— Это плохая мысль, Рун.
Рун фыркнул.
— Боги, Льеф. Ты сам становишься похожим на него. Где твердое плечо, на которое я мог опереться всегда?
Льеф хотел было ответить, но не успел, потому что Руна уже несло:
— Ты сам стал как женщина, Льеф. Ты, должно быть, тоже ложишься под него? Поэтому он так цепляется за тебя.
Взгляд
Рун тоже замолчал.
Над тренировочной площадкой повисла тишина.
— Зачем ты это сказал? — тихо спросил Льеф.
Руну стало неуютно.
— Чтобы ты понял, как глупо выглядишь со стороны, Льеф, — тем не менее огрызнулся он.
— Рун, ты знаешь закон.
Рун молчал.
— Никто не слышал, только ты и я.
— Слышали небо и земля.
— Льеф… — осторожно произнес Кадан, начиная понимать, в какую сторону клонится разговор. Но Льеф лишь задвинул его дальше за спину. Остановить его не мог уже никто. Злость, наполнившая его в тот день, когда он увидел Кадана и Руна вместе за домом, раскалилась добела и стала остывать, превращаясь в настоящую боль. Много позже он думал, что мог бы простить Руна — если бы их в самом деле слышали только небо и земля. Потому что, по большому счету, Льефу было безразлично мнение богов. Но в эту секунду у него за спиной стоял — и слышал его слова — его собственный "бог". И он никогда бы не простил себе, никогда не смог бы смотреть Кадану в глаза, зная, что тот знает, что Льеф побоялся поднять на обидчика меч.
— Идем к твоему отцу, — сказал Льеф все так же спокойно, — я скажу ему, что буду биться с тобой. На перекрестке. На третий день. Как требует того закон.
ГЛАВА 14. Ожидание
— Смыть оскорбление можно только кровью. Я вызываю его на хальмгат.
Эрик хмурился и переводил взгляд с одного на другого.
— Рун, — жестко спросил он, — зачем ты это сказал?
В глазах Руна блестела злость, и когда прозвучал вопрос конунга, злость эта стала только сильней.
— Благодарю за вызов, — сказал он вместо того, чтобы ответить конунгу, — такого вызова и надлежало ждать от тебя. Я принимаю его, и драться мы будем тогда, когда ты пожелаешь.
Эрик встал со своего места и вплотную подошел к обоим.
— Льеф, — обратился он к пасынку. — У моего сына длинный язык. Тебе ли этого не знать?
Льеф молчал и, стиснув зубы, смотрел на него.
— Никто не слышал, — успокаивающе произнес Эрик, — я понимаю, вы оба очень молоды — и вот уже четыре месяца, как не были на войне. Но подумайте обо мне. Я не переживу потери одного из вас.
Рун молчал. А Льеф, может быть, и пошел бы на попятную, но его разозлило то, что Эрик как бы обращался лично к нему. На Руна он не смотрел.
— Ты, конунг, знаешь закон, — сказал Льеф. — Я не могу отступить.
Конунг рыкнул и, взмахнув плащом, вернулся на свой трон.
— И все же, — сухо сказал он, — у вас есть три дня, чтобы обдумать все.
Той
А вечером Рун прислал к Льефу своих послов.
Сражение должно было проходить на небольшом острове или на перекрестке. Право первого удара принадлежало Руну.
В тот же день договорились о времени и о месте, а так же об оружии. Они могли использовать короткие, заточенные с одной стороны гибкие германские мечи — скрамасаксы, или же длинные, прямые и обоюдоострые. В левой руке каждого был щит, а на теле — любой доспех.
На второй день Рун, затеявший эту свару, уже жалел.
Его разозлил Льеф. Разозлило то, как тот обошелся с ним, толкнув его в грязь, и разозлило то, что Льеф не хочет делиться с ним — хотя сам уже полгода пользовался рабом.
Он, Рун, был сыном конунга. Любимым сыном, и так же точно любили его все воины северной земли.
Он собирал дружины каждый год, и он приносил дары к трону конунга, и все рукоплескали ему, чтобы на будущий год снова пойти с ним в бой.
Он мог бы и один вести дружины — никто не пошел бы за троллеподобным Льефом в поход. Но Льеф был его другом, и с детских лет Рун помогал ему, держал при себе.
"Без меня он был бы никем, — думал Рун. — Без меня он никогда не взял бы своего раба".
И отчасти это было так, потому что Рун и Льеф столько раз заслоняли друг друга в бою, что давно уже потеряли счет взаимным долгам.
Рун услышал голос иноземного скальда на чужеземном берегу и понял, что тот поет заклятья — еще тогда. Такой нездешней силой полнились слова его песни, и таким неземным был взгляд.
"Жаль, что я не убил его в тот раз", — думал Рун.
Впрочем, он пытался. Он нанес удар, но не успел — галл уже зачаровал его побратима. И… отчасти… зачаровал и его.
— Проклятый галл… — бормотал Рун в ту ночь, лежа в постели Сигрун, которая, вопреки обыкновению, пустила его к себе домой, — он испортил все.
Сигрун молчала и смотрела на него. Слова Руна причиняли ей боль.
— Обещай, Сигрун, что отомстишь за меня, — Рун повернулся к ней.
Сигрун сглотнула.
— Я всего лишь женщина, — глухо сказала она и тут же оборвала себя, — да, Рун. Если что-то случится с тобой — он ответит за твою кровь. Но я хотела бы, чтобы ты вернулся живой.
Рун сжал ее ладонь.
— Рун, это глупо, — не выдержала она и, приподнявшись на локте, сверху вниз посмотрела на него, — ты прольешь кровь в бою с братом из-за какого-то дикаря? Кто он тебе? Просто раб. Кто дерется из-за раба?
— Зачем ты говоришь мне об этом, Сигрун? — Рун тоже привстал и в упор посмотрел ей в глаза. — Или не знаешь ты, что если я не явлюсь, он вырежет на земле знак, и каждый скажет, что не могу я исполнить того, что сказал?
Сигрун рыкнула и ударила по кровати кулаком. Соскользнула на пол и скрестила руки на груди.