Сын
Шрифт:
Так ли это на самом деле?
Эрик, давай начнем с тебя, - продолжает Макс.
– Есть ли у тебя мысли по поводу того, что было бы хорошо сделать, чтобы Бесстрашие двигалось вперед?
Да, есть, - поднимается Эрик.
– Мне кажется, нам нужно внести некоторые изменения, и я думаю, они должны начаться во время обучения.
О каких изменениях ты говоришь?
Бесстрашным всегда присущ дух соревнования, - продолжает Эрик.
– Соревнование делает нас лучше; оно пробуждает самые лучшие, сильнейшие наши стороны. Я думаю, посвящению следует лучше воспитывать этот дух соревнования, чем оно
Я ничего не могу с собой поделать, поворачиваюсь и пялюсь на него. Ограниченное количество мест? Во фракции? Всего лишь после двух недель вводных тренировок?
А если они не получают место?
Они становятся афракционерами , - говорит Эрик. Я сдерживаю презрительный смех.
Если мы верим, что Бесстрашие действительно лучшая фракция, к которой стоит присоединиться, что ее цели наиболее важны, чем цели других фракций, тогда стать одним из нас - честь и привилегия, а не право.
Ты шутишь?
– говорю я, не в состоянии больше себя сдерживать.
– Люди выбирают фракцию, потому что они разделяют те же ценности, что и фракция, а не потому, что они уже профессионалы в том, чему учит фракция. Ты будешь выгонять людей из Бесстрашия только лишь потому что они не настолько смелые, чтобы запрыгнуть в поезд или выиграть схватку.Т ы скорее предпочтешь большого, сильного и безрассудного, чем маленького, умного и смелого - так ты совсем не улучшишь Бесстрашие.
Уверен, маленьким и умным лучше быть в Эрудиции или одетыми в серое Сухарями, - говорит Эрик с кривой улыбкой.
– И я не думаю, что ты достаточно веришь в наших потенциальных новых бесстрашных, Четыре. Эта система будет благосклонна только к тем, кто окажется самым стойким.
Я бросаю взгляд на Макса, ожидая, что он будет выглядеть незаинтересованным планом Эрика, но это не так. Он подается вперед, внимательно рассматривает увешанное пирсингом лицо Эрика, как будто что-то в нем вдохновило его.
Интересная дискуссия, - говорит он.
– Четыре, как ты сделаешь Бесстрашие лучше, если не с помощью более соревновательного обучения?
Я киваю головой, снова смотрю в окно. Ты не один из тех безумных, ищущих опасность дураков , сказала мне мать. Но Эрик хочет в Бесстрашие именно таких : безмозглых, ищущих опасность дураков. Если Эрик один из шпионов Джанин Метьюз , зачем Джанин способствовать тому, чтобы он предложил подобный план?
О. Все потому, что безмозглых , ищущих опасность дураков проще контролировать, ими легче управлять.
Очевидно.
Я сделал бы Бесстрашие лучше, воспитывая истинную храбрость вместо глупости и грубости, - говорю я.
– Убрать упражнение с ножами. Готовить физически и умственно защищать слабых от сильных. Об этом говориться в нашем манифесте - ежедневный подвиг. Я думаю, что мы должны вернуться к этому.
А затем мы все возьмемся за руки и споем вместе песню, так?
– Эрик закатывает глаза.- Ты хочешь превратить Бесстрашие в Дружелюбие.
Нет, - говорю я.
– Я хочу убедиться, что мы по-прежнему
По мне, так звучит немного по-эрудитски , - замечает Эрик.
Способность думать не принадлежит только Эрудиции, - резко говорю я.
– Способность думать в стрессовых ситуациях - вот что должны развивать пейзажи страха.
Хорошо, хорошо, - соглашается Макс, поднимая руки вверх. Он выглядит встревоженным.
– Четыре, прости меня за то, что я это говорю, но твои слова звучат как речь параноика. Кто мог бы захватить нас или попытаться управлять нами? Фракции мирно сосуществовали долгое время до того еще как ты родился, и нет причин, чтобы это изменилось.
Я уже открыл рот, чтобы сказать, что в ту самую секунду, когда он позволил Джанин Метьюз вмешаться в дела нашей фракции, в ту самую секунду, когда он позволил лояльно настроенным к Эрудиции изменениям проникнуть в нашу программу обучения, в ту самую секунду, когда он начал спрашивать у нее совета, кого назначить следующим лидером Бесстрашия, он поставил под угрозу систему сдерживаний и противовесов, которые и позволяли нам мирно сосуществовать так долго. Но затем я понял, что сказать ему все эти вещи значило обвинить его в предательстве, а так же открыть, как много я знаю.
Макс смотрит на меня, и на его лице написано разочарование. Я знаю, что я ему нравлюсь, по крайней мере больше, чем Эрик. Но вчера моя мать была права - Максу не нужен кто-то похожий на меня, кто может думать самостоятельно, планировать. Ему нужен кто-то как Эрик, кто поможет ему создать новые планы Бесстрашия, кем будет просто управлять только потому он под каблуком у Джанин Метьюз , с кем Макс близко связан.
Моя мать представила мне вчера два варианта: быть пешкой Бесстаршия или стать афракционером. Но есть третий: быть ни тем и ни другим. Ни присоединиться ни к одному. Жить под наблюдением и быть свободным. Это то, чего я действительно хочу: избавиться ото всех, один за другим, кто хочет воспитывать и “лепить” меня под себя, и вместо этого научиться воспитывать и “лепить” себя самостоятельно.
Честно говоря, сэр, я не думаю, что мое место здесь, - говорю я спокойно.
– Я сказал вам, когда вы впервые меня спросили об этом, что я хотел бы быть инструктором, и я думаю, что все больше понимаю, что мое место там.
Эрик, оставь нас ненадолго, - говорит Макс. Эрик, которому с трудом удается побороть ликование, кивает и выходит. Я не вижу, как он уходит, но готов поставить все мои деньги на то, что он слегка подпрыгивает, пока идет вниз по коридору.
Макс поднимается и садится рядом со мной в только что освободившееся кресло Эрика.
Надеюсь, ты говоришь так не потому, что я обвинил тебя в паранойе, - говорит Макс.
– Я просто беспокоюсь о тебе. Я боялся, что давление, оказываемое на тебя, не позволяет тебе мыслить здраво. Я все еще думаю, что ты кандидат в лидеры с большими шансами на успех. Ты подходишь по профилю, ты показал мастерство во всем, чему мы тебя научили - и помимо этого, если говорить начистоту, ты внушаешь больше симпатии, чем наш любой другой подающий надежды кандидат, и это очень важно при тесной работе.