Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
Значит, нужно примкнуть штыки и устремиться вперед! Прямо в бушующее пламя!
Бой длился уже восемь часов, но никто не помышлял об отдыхе.
Изнуренные войска поднялись в новую атаку, Вечерний ветер развевал знамена. Загремело громкое «ура», и солдаты, вырвавшись из темной чащи, устремились с ружьями наперевес в самую середину пожарища. Несколько часов продолжалось сражение на охваченных пламенем улицах. В черной лесной глубине вспышки ружейной стрельбы освещали ночь.
А венгерские солдаты все продолжали рваться вперед. Вот они взобрались на ишасегские высоты,
Но в чаще Королевского леса ожесточенная битва не прекращалась.
Было просто немыслимо разнять дерущихся. Все новые и новые отряды набрасывались в лесном мраке друг на друга, не желая признать, что сражению пришел конец. Казалось, они бились только для того, чтобы сражаться. Они уже не подчинялись ни сигналу отбоя, ни команде, упрямо разыскивали врага и, столкнувшись с ним, продолжали кровавый бой.
Только поздняя ночь заставила их наконец разойтись.
На холмах, за рекой Ракоши, ночную тишину прорезали торжествующие возгласы победителей. Вдалеке, со стороны возвышенностей под Гёдёллё, раздавался скорбный призыв отступавшего противника. Лесная чаща была наполнена жуткими жалобными стонами и вздохами смертельно раненных воинов. А на лугу возле мельницы, вокруг полевых костров уже звучали скрипки цыган-музыкантов – гусары и гонведы лихо отплясывали венгерские танцы!
И только вдоль луговых канав струились бесчисленные ручейки, от которых алели воды Ракоша.
Вот что произошло в тот день в Королевском лесу.
Завещание умирающего врага
Было уже темно, когда Рихард Барадлаи очнулся от глубокого забытья.
Сначала ему показалось, что на его голову давит какая-то огромная плотная масса. Но, когда он пошевелил рукой, его удивило, что вокруг него – пустота.
Убедившись, что он не лишился дара речи, Рихард громко крикнул:
– Ого-го!..
Словно в ответ отворилась боковая дверь, и сквозь нее проник луч света.
И тут Рихард сообразил, что голова у него в полном порядке и что он может восстановить в памяти происшедшее. Свет падал от гусарского фонаря, а фонарь этот держала чья-то длинная рука. У обладателя этой руки было продолговатое лицо, его звали Маусман.
Рихарду все еще чудилось, будто он лежит на поверхности солнца и голова его весит по меньшей мере тысячу триста центнеров. Вот почему, чтобы встать на ноги с земли, вернее с солнца, ему требуется обладать энергией по меньшей мере в четыреста лошадиных сил.
– A! Проснулся наконец? – весело спросил Маусман.
– Так я, оказывается, жив?
– Цел и невредим. Даже ноготка не лишился. Только погостил малость на том свете!.
– А где я?
– На ракошской мельнице.
– Так, значит, мы победили? – воскликнул Рихард и мгновенно припомнил все.
– Совершенно верно. Ишасег наш. Войска бана-воеводы откатились до самого Гёдёллё. Победа полная.
Рихарду больше уже не казалось, что голова у него налита
– Вставай, вставай! Становись на ноги, – подбадривал его Маусман – Ты совершенно здоров. Правда, на голове у тебя шишка с кулак да ссадина дюйма в три, но это пустяки.
– Ты что, медик?
– А как же, – с гордым видом ответил Маусман. – Доктор медицины и магистр хирургии, который взял тебя под свое наблюдение. А так как ты совершенно здоров, если не считать вышеназванной шишки и ссадины – ведь сабля огрела тебя плашмя, – то постараюсь распустить слух, что вылечил тебя именно я!
Рихард пощупал голову. Действительно, под пластырем вздулась здоровенная опухоль, но он даже не обратил на нее внимания:
– Послезавтра от нее не останется и следа. Не стоит тебе дольше со мной возиться, займись-ка лучше другими ранеными. Я обойдусь холодными примочками, а с таким нехитрым делом справится и господин Пал.
– Господин Пал? – переспросил Маусман, вытаращив свои и без того выпуклые глаза.
– Разве его здесь нет?
– Нет. Он лежит под мельничным навесом. Почивает… И будет почивать вечно».
– Убит?
– Ведь бедняга побывал вместе с тобой в тех местах, где умирали на каждом шагу. Когда ты вылетел из седла, добрый малый– прикрыл тебя своим телом; чтобы кони не растоптали тебя. А вышло так, что они растоптали его самого.
– Никак нельзя было его спасти?
– Ему досталось так, что с избытком хватило бы на троих.
– Проводи меня к нему!
– Погоди, давай прежде перевяжем голову. Вот так! До чего тебе к лицу эта круговая белая повязка, ты в ней напоминаешь древнего друида. Обопрись на мою руку, у тебя может закружиться голова после такой встряски.
Маусман взял фонарь и повел Рихарда к навесу.
Там лежали солдаты, павшие в сражении у мельницы.
Рихард сразу же увидел своего верного слугу.
Лицо старого воина сохраняло свое обычное спокойное выражение; должно быть, он встретил смерть как нечто вполне естественное. Молодцевато закрученные усы и теперь еще топорщились, как спирали Архимеда. На теле не было заметно ни одной раны.
Рихард опустился перед ним на колени, взял в свои ладони руку старого гусара и принялся его ласково будить:
– Пал, мой славный витязь! Верный старый друг! Очнись, ведь ты только спишь, не притворяйся же мертвым! Слышишь, тебя зовет твой командир! Твой давнишний хозяин обращается к тебе! Почему ты не отвечаешь?
– Причина у него для этого достаточно веская, – промолвил Маусман. – Череп со стороны затылка совершенно раздроблен ударом копыта.
Рихард плакал как ребенок над погибшим старым слугой. Ведь Пал был так ему верен, его привязанность превосходила обычную человеческую привязанность: так могло быть преданно лишь существо, в чьей душе поселился ангел.
– Похорони его в отдельной могиле, – попросил Рихард своего друга. – Чтобы я мог разыскать ее, когда вернусь.
– Завтра ты сможешь присутствовать при погребении павших героев. Убитых врагов мы тоже решили похоронить.