Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
А сверх всего, не было ни куска мяса, чтобы накормить измотанных, удрученных поражением солдат. В селении нашелся только хлеб да еще палинка: крестьяне-беженцы, уходя из деревни, угнали с собой весь скот.
Эдену лишь под утро удалось прилечь на соломенном ложе, а Рихард продолжал бодрствовать. Только голову склонил на стол – он умел спать и в таком положении.
Незадолго до рассвета спящих неожиданно разбудил невообразимый рев волов, сопровождаемый громким хлопаньем бича. Подбежав к окну, Рихард увидел Гергё Бокшу, слезавшего с коня посреди целого стада быков. По бокам животных катилась пена, а из ноздрей валил горячий пар. Им больше не мерещилось «чудо», они вновь сделались ручными, превратились в послушных, покорных верноподданных.
Рихард и Эден поспешили на улицу.
Гергё Бокша отдал им по всей форме честь и лихо отрапортовал:
– Разрешите доложить, доблестный господин капитан! Быки на месте.
Рихард хлопнул бетяра по плечу.
– Ну, Гергё Бокша, ты парень хоть куда! Молодчина! Неужели здесь все стадо?
– Все полсотни голов.
– Раз так, хвала тебе и честь. Эй, Пал! Дай-ка сюда свою фляжку, пусть гуртовщик хлебнет разок за твое здоровье.
– Прошу прощения, – заговорил Гергё Бокша, с торжественной серьезностью отстраняя предложенную флягу. – Сперва мне надо решить другое, более важное дело.
И он повернулся к капитану.
– Ведь я сказал вчера, что те самые пятьдесят не оставлю даром, непременно расплачусь. Вот и расплатился: полсотни за полсотни! А теперь, господин капитан, вы дайте мне бумагу, что те, вчерашние, в счет не идут!
– Какая же нужна тебе бумага, Бокша?
– Свидетельство. Что, мол, те пятьдесят, которые были мне вчера выданы, теперь недействительны. Это я на тот случай говорю, если кто-нибудь вздумает меня ими попрекать. Тогда я смогу ткнуть его носом в свидетельство: то было не в счет!
– «Ладно, Бокша. Выдам тебе свидетельство, так и быть. Сейчас получишь.
Рихард вошел в комнату, достал из сумки письменные принадлежности, и Гергё Бокша получил свидетельство, гласившее, что полученные им накануне полсотни ударов объявляются недействительными, аннулируются.
Особенно успокоило Бокшу слово «объявляются». Не остался он равнодушным и к чести, оказанной ему Эденом, который скрепил бумагу своей подписью.
Чрезвычайно довольный, гуртовщик спрятал документ в карман своего доломана. Ему вернули саблю, топорик и пистолеты.
– Ну, теперь дошел черед и до фляжки! Где она?
Господин Пал протянул свою флягу. И Бокша не отрывал от нее рта, пока не вылакал всю палинку до последней капли.
Затем он вытер длинным рукавом рубахи губы, оглядел толпившихся вокруг солдат и сразу нашел того, кого искал.
– Эй, немец, выходи-ка вперед! Это ты крикнул мне давеча вслед: «Не давай себя в обиду, дядя Гергё!» Пойдем-ка поборемся! Мне всыпали полсотни, я всю ночь провел в седле, гнал стадо, а ты успел отдохнуть. Но я все-таки повалю тебя на землю.
Тот, кого он вызвал помериться силами, был худеньким, щуплым пареньком-студентом. У него даже и усы еще не пробились. Выступив вперед, он засмеялся и весело сказал:
– Не повалите, дядюшка Гергё!
А когда они сошлись и Гергё уже обхватил его своими мускулистыми руками, студент расцеловал Бокшу в его рябые щеки справа и слева, и тот, сразу разжав могучие руки, выпустил паренька.
– Да уж вижу, вижу! Порядочный ты плут! Действительно не могу стукнуть тебя о землю. Ну, леший с тобой! Так и быть, давай обнимемся!
– Расскажи, однако, Бокша, – обратился к нему Рихард, – как тебе все же удалось отбить волов?
Бокша пожал плечами, поправил поясной ремень, потом скорчил гримасу, вскинул брови и небрежно процедил:
– Только всего и было, что пошел я к немецкому полковнику да хорошенько попросил его вернуть мне волов. Немец оказался человеком покладистым и без всяких разговоров отдал их всех до единого. Даже парочку-другую в придачу дал. Очень уж он уважает господина капитана.
Так и не удалось вытянуть из него каких-либо подробностей этого происшествия.
Кичливый горлопан, который мог, бывало, с утра до вечера бахвалиться своими выдуманными невероятными похождениями, теперь, когда он и впрямь совершил свой самый дерзновенный, истинно геройский подвиг, скромно о нем молчал и хранил его в тайне.
Никто, ни разу в жизни, так и не услыхал из его уст, где побывал он в ту ночь и что совершил,
В королевском лесу
Произошло это уже давно: двадцать раз покрывали палые листья осени землю после незабываемых событий тех дней. Вряд ли хоть один человек из тысячи знает теперь, что такое Королевский лес!
Лес, каждое дерево которого как бы повествует о прошлом. Лес, полный торжественного шороха, где листья словно одарены живой душой, а любая травинка помнит о минувшем, где под валежником, между молодыми побегами, струится алая кровь героев, где зеленый мох видит сны, а шумящая листва рассказывает о них.
В этом лесу произошла Ишасегская битва, которая длилась двенадцать часов, от полудня до полуночи.
Здесь, в тени этого куста шиповника, под небольшим круглым курганом, осененным бело-красными цветами, погребены в общей могиле четырнадцать павших воинов.
Большие валуны навалены над ними, чтобы дикие звери не растащили их кости.
Два огромных нароста на стволе вон того векового бука – это след от попавших в него пушечных ядер. Дерево нарастило новую кору, и она затянула вмятины.
Видите раскиданные по лугу камни? Это – остатки печи для обжига извести. Когда у гонведов кончились патроны, они разобрали печь и стали забрасывать врага камнями. Поросший ежевикой перелесок с торчащими, закопченными и обгорелыми стволами деревьев – то самое место, где Елачич [78] приказал поджечь у себя в тылу лес, чтобы задержать наступление преследователей.
78
Елачич Иосиф (1801–1859) – реакционный австрийский государственный деятель, наместник Хорватии, подготовивший интервенцию против венгерской революции 1848–1849 годов и потерпевший ряд крупных поражений в боях против венгерской революционной армии.