Сыны Солнца
Шрифт:
Человечек гордо задирал свою безобразную голову, которая приходилась на уровне поясницы явану среднего роста. Плечи его по ширине равнялись длине туловища, руки казались сплошными бесформенными связками мускулов; кривые ноги отличались, однако, большой подвижностью. Густых волос и бороды вполне бы хватило на то, чтобы прилично его одеть даже при отсутствии охватывавшей его львиной шкуры — знака высокого положения в воинской иерархии. У него был комично вздернутый нос и по обе стороны напоминавших кустарник бровей лукавым огоньком горели умные и веселые глаза. Безобразно широкий рот открывал ряд ровных белых зубов.
— Как он уродлив! Ой, как он уродлив, — повторяли в один голос женщины и хохотали до слез.
— До чего он смешон! — с трудом выкрикивали мужчины между приступами смеха.
Урод лишь улыбался на комплименты.
Минати, очутившийся вместе с Лиласитэ в толпе, заметил, что это странное существо, наверное, здорово умеет владеть собой, если не отвечает издевательством на издевательства.
Вскоре уроду представился удобный случай отомстить за все насмешки над собой.
Разбитная женщина по прозвищу Кукушка подошла к нему и, раскрыв перед ним свои объятия, церемонно сказала ему:
— Прекрасный юноша! Если ты ищешь себе жену в нашей стране, то подумай обо мне, моя прелесть.
Поднявшийся было взрыв смеха внезапно оборвался. Неожиданные события развернулись с быстротой молнии. Сделав невероятный прыжок и два раза перекувырнувшись в воздухе, карлик очутился у самых ног дерзкой женщины, схватил ее в охапку, взвалил на плечо и пустился бежать с криком:
— Прекрасный юноша не спрашивает женщин. Он их берет сам.
Веселье дошло до крайних пределов. Какое-то повальное безумие овладело всеми. Старики хватались за бока, сдерживая душивший их смех. Женщины хохотали, как безумные: у них из глаз текли слезы, они катались по траве, уверяя всех, что умрут от смеха.
Минати в жизни столько не смеялся, как в этот день; он взглядом искал в толпе свою мать. Вдруг его глаза остановились на лице, похожем на его собственное. Он увидел мертвенно-бледное лицо с судорожно сжатыми губами и расширенными от ужаса глазами. Лишь подойдя поближе, он узнал в женщине свою мать.
— Это надо было запретить, — пошутил он. — Это совершенно недопустимо быть таким уродом. Я готов биться об заклад, что он тебя испугал, мать.
— Ты прав, он меня испугал. Да, верно, — ледяным голосом произнесла она. — Передо мной внезапно встало мое прошлое, прошлое, которое я считала давно похороненным… Если только в мире не существует второго урода, подобного тому, каким был некогда Куа…
— Это твой друг детства, мать? Тот, который отвратил от меня судьбу?
— Да, это тот, который выкопал тебя из могилы, куда тебя зарыли согласно их ужасному закону. Но может быть, я ошибаюсь… может быть, это не он. Ведь это было так давно.
Но Таламара не ошиблась.
В одной из пещер находился подземный храм яванов. Там совершались таинства и богослужения и доступ туда был обычно закрыт. Аллига-Марю, сидя на корточках перед храмом, поджидал послов. На нем были знаки отличия, соответствовавшие его высокому положению: одежды из бизоньей шкуры, пояс из леопардовой шкуры и начальнический жезл — огромный посох, на ручке которого было вырезано изображение тетерева.
Первое слово принадлежало карлику.
— Великие охотники с Дордони, — начал он. — Приветствую вас от имени славных охотников с Сены. Вы, как и они, являетесь Сынами Солнца. Меня зовут Куа, а отца моего звали Львиным Когтем, он был знаменитым охотником.
После этого предисловия он представил остальных послов, носивших, как и Куа (Жаба), имена различных животных и растений. Он не преминул назвать и их отцов. Но это была неизбежная по этикету вступительная речь. Затем карлик поблагодарил вождя яванов за оказанное гостеприимство и все члены делегации продефилировали один за другим перед Аллига-Марю и в знак дружбы терлись носами и лбами о его нос и лоб. Ликующая толпа проводила их к пещере, где женщины приготовили для гостей ложа из папоротников и мехов и разложили на ночь костры.
В последующие дни не произошло ничего знаменательного. Торжественный прием делегации, прибывшей не в полном составе, должен был состояться по возвращении с охоты великого вождя и охотников на мамонтов.
Куа и его спутники так устали за тридцать дней утомительного пути, что были рады отдохнуть, разлегшись на подстилках у огня, разгонявшего весеннюю сырость. Гостей часто посещали женщины и мужчины селения и приносили им подарки. Особенно много подарков получил Куа; этим всеобщим интересом к своей персоне он был обязан тому, что до него жители селения никогда не видели безобразных людей, так как уродливые дети умерщвлялись сразу же при рождении. Этот карлик, оставшийся в живых вопреки закону и сумевший подняться выше его, в их глазах обладал таинственной силой и находился в дружбе с духами-хранителями народа. Поэтому он им не только не казался больше смешным, но они даже окружили его благоговейным почетом.
Оправившись от усталости, послы стали прогуливаться по селению. Они останавливались на залитых солнцем площадках перед пещерами и охотно вступали в разговор с яванами. Обе стороны смеялись, так как одни и те же слова странно звучали в разных произношениях.
Гуляя однажды, Куа остановился у верстака, где Минати вырезал по слоновой кости, и перекинулся с ним несколькими словами. Когда он на другой день снова зашел к юноше, прием был более любезен. Минати был в недоумении: должен ли он ненавидеть этого человека, который некогда вырвал его из когтей смерти и обрек на это унизительное существование, или же любить это чудовище, избегнувшее, подобно ему самому, неумолимый закон? Чувство симпатии к карлику взяло верх и он показал ему свои изделия. Костяные иглы привели Куа в восторг. Кочующие торговцы уже как-то привозили их в область Сены, но ни за что не хотели сказать, в какой стране их производят.
Куа поздравил мастера и сказал, что племя яванов может гордиться таким достойным сыном. Но вдруг он остановился, пораженный изумлением: он уловил доносившиеся из глубины пещеры странные звуки, ему послышались тяжелые вздохи, вырывавшиеся из чьей-то груди. Он понял, что какая-то женщина находится совсем близко от них и подслушивает их разговор… Но он никак не мог догадаться, что это была подруга его детских игр.
— Мне в первый раз приходится слышать, что я гордость племени, — воскликнул Минати, когда Куа удалился. — Мать, отчего же твои глаза не светятся гордостью?
Он сознался матери, что чуть было не показал карлику свой лук и стрелы, и решил, что если завтра тот придет к пещере, он непременно скажет, что он именно и есть некогда спасенный Куа ребенок.
— Уж я себе представляю, каким головокружительным прыжком он выразит свою радость. Мать, что с тобой? Ты побледнела. Мне Куа кажется олицетворением доброты. Разве это не так?
— Да, это так, но он сын своего племени. А дух племени сильнее чувства доброты. Тебя могла спасти доброта двадцатилетнего юноши; мне в то время было пятнадцать лет. Но с тех пор прошло много времени и всесильный дух племени изменил его сердце. Сын, прошу тебя, не выдавай нашей тайны.