Сыщик-убийца
Шрифт:
— Да. Как кажется, вы его наняли и заплатили заранее.
— Сейчас иду.
Рене поспешно выбежал на улицу.
Сан-Суси ждал его у подъезда.
— Попросите выйти молодую даму, которую вы привезли, — сказал механик.
— Молодую даму?
— Да, конечно.
— Но я ее не привез.
Рене побледнел.
— Как! — вскричал он. — Вы не привезли ее?
— Нет.
— Почему же?
— По той причине, что она должна быть здесь уже давно. Когда я приехал за нею, мне сказали, что она уже уехала.
Беспокойство Рене превратилось в страх.
— Уехала? Это невозможно!
— Однако это так.
— Но ведь она должна была ждать, когда за ней приедут?
— За нею и приехали.
— Кто же?
— Какой-то фиакр. Кучер пошел предупредить барышню и увез ее. Вы должны это знать, так как он приезжал от вашего имени!
— Я не посылал никого, кроме вас.
— Однако другой кучер сказал, что приехал по поручению господина Рене Мулена. Иначе привратница не впустила бы его.
— И вы ехали полтора часа, чтобы привезти мне это известие, так как теперь больше полуночи?
— Я поехал сейчас же, но по дороге у меня упала лошадь и сломала оглоблю. Прошло много времени, пока я все привел в порядок.
Рене был в страшном волнении. Произошедшее казалось ему непонятным. Никто в мире не мог знать его плана. Его считали уехавшим из Парижа. Поэтому он не мог допустить, чтобы кто-нибудь мог воспользоваться его именем, чтобы завлечь Берту в западню.
По всей вероятности, тут была какая-нибудь ошибка, недоразумение. Если Берта действительно выходила, то, по всей вероятности, она опять вернулась и ждала.
— Послушайте, — сказал он, — можете ли вы в час с четвертью доехать отсюда на улицу Нотр-Дам-де-Шан и вернуться обратно? Я дам вам сто франков.
— Это возможно! Если лошадь издохнет — тем лучше — она не моя!
— Возвращайтесь же туда, откуда приехали, спросите снова мадемуазель Берту Монетье и привезите ее сюда.
— Я еду. Готовьте сто франков.
Сан-Суси вскочил на козлы и наградил лошадь таким дождем ударов кнута, что она пустилась в галоп.
«Если она приедет, то еще успеет вовремя, — думал Рене, возвращаясь наверх. — Но что за странное происшествие? Единственно возможное объяснение, — это то, что Берта вдруг испугалась своей роли и велела привратнице рассказать эту глупую историю о первом кучере. О! Женщины! Когда нервы вмешиваются в дело, все погибло!»
Артисты Gymnase приехали в костюмах, гости уселись, и музыка заиграла перед поднятием занавеса.
Рене воспользовался относительно свободным временем и стоял у окна, выходящего на улицу.
Немного ранее половины второго фиакр, запряженный взмыленной лошадью, остановился перед дверями дома.
Механик поспешно сбежал по лестнице.
— Ну, что? — спросил он кучера.
— Ваша дама не возвращалась.
— Может ли это быть?
— Я разбудил привратницу, и Бог знает, каких трудов мне это стоило. Я дал ей сто су из моего кармана, поднялся вместе с нею в квартиру барышни. Мы звонили, стучали — но никто не отвечал.
— Значит, случилось несчастье.
— О! Это невозможно! Вероятно, молодая дама была приглашена в другое место и не могла приехать сюда.
Рене ничего не ответил на эту бессмыслицу.
— Вот ваши деньги, — сказал он, давая билет в сто франков и монету в сто су.
Затем медленно поднялся по лестнице, шатаясь, как пьяный. Теперь он уже не думал больше, что Берта испугалась, он понял, что она попала в ловушку, подозревал преступление, и мрачное предчувствие наполняло его душу.
— Ну, что же, — прошептал он наконец. — Я исполню свою роль, а одна из горничных заменит Берту.
В эту минуту послышались аплодисменты, доказывавшие, что занавес опустился.
По окончании водевиля должен был последовать длинный антракт, чтобы дать время приготовить живые картины.
Рене отправил бывшего фигуранта из театра Амбипо к Жану Жеди, а сам отправился в людскую.
— Мадемуазель Ирма, — сказал он хорошенькой горничной Оливии, — окажите мне услугу.
— Отчего же нет, господин Лоран, — ответила субретка, бросая на метрдотеля красноречивый взгляд. — В чем дело?
— Замените одну артистку, которая не приехала в последнюю минуту.
— С удовольствием, господин Лоран. Но я играю комедии только в жизни.
— Я говорю не о комедии, а о живых картинах. Вам не надо говорить.
— Зато показывать надо много, — смеясь, сказала Ирма. — Я знаю эти живые картины, они очень хороши, но имеют недостаток в юбках. И хотя я довольно хорошо сложена и совсем не жеманница, но хочу подумать, прежде чем явиться в костюме Евы перед гостями барыни.
— Барыня не позволила бы явиться в таком костюме в свою залу. Личность, о которой я говорю, будет одета мужчиной, и сверх платья на нее наденут каррик кучера. Воплощенная невинность не могла бы оскорбиться от такой роли.
— Это мне нравится.
— Вы соглашаетесь?
— О! Да.
— Вам надо одеться. Идемте со мной.
Рене отвел Ирму в маленькую комнатку, где одевался Жан Жеди и бывший фигурант.
Старый вор был уже загримирован и заканчивал гримировать своего спутника, игравшего роль доктора из Брюнуа.
— А мадемуазель Берта? — спросил Жан.
— Она не могла приехать. Но вот эта особа заменит ее.
Мужчины уступили место субретке, которая, получив наставления Рене, не теряя ни минуты, стала переодеваться, тогда как мнимый Лоран отправился в соседнюю комнату.
В то время живые картины были в большой моде. Они были прежде всего поставлены в театре Porte Saint Martin труппой прелестной мадам Келлер, которой весь Париж восхищался в роли Ариадны, сидящей на пантере и одетой в одно только шелковое трико телесного цвета.