Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна
Шрифт:
— Что за имя: Юпитеръ! Откуда оно?
— Это просто кличка. Но настоящее его имя уже совсмъ затерлось этимъ, я думаю! Теперь Юпитеру двадцать семь лтъ, а прозвали его такъ съ того дня, какъ онъ въ первый разъ вздумалъ купаться; когда онъ раздлся, школьный учитель увидалъ у него на лвой ног, надъ колномъ, круглое темное родимое пятно, величиною съ порядочную монету, а кругомъ этого пятна еще четыре маленькихъ, и сказалъ, что это похоже на Юпитера съ его спутниками. Дтямъ это показалось забавнымъ и они прозвали его Юпитеръ; такъ онъ и остался Юпитеромъ до сихъ поръ. Онъ
— На кого же походитъ этотъ другой?
— Онъ вылитый Юпитеръ, какъ говорятъ, но былъ подльне его; только не видать его уже семь лтъ. Когда ему было лтъ девятнадцать — двадцать, онъ былъ уличенъ въ краж и попалъ въ тюрьму; ему удалось бжать оттуда и онъ скрылся — на сверъ куда-то. Слышно было сначала, что онъ продолжаетъ тамъ воровать и разбойничать, но съ тхъ поръ прошелъ уже не одинъ годъ. Теперь его нтъ въ живыхъ; по крайней мр, такъ полагаютъ, Никакого слуха о немъ нтъ.
— Какъ его звали?
— Джэкъ.
Мы вс помолчали нкоторое время; тетя Полли погрузилась въ раздумье.
— Вотъ что, — сказала она, наконецъ, — тетю Салли безпокоитъ боле всего то, что этотъ Юпитеръ выводитъ изъ себя твоего дядю…
— Выводитъ изъ себя! Дядю Силаса! Да вы шутите! Разв дядя Силасъ способенъ сколько-нибудь сердиться?
— Твоя тетка говоритъ, что онъ доходитъ иногда просто до бшенства съ этимъ человкомъ; бываетъ готовъ его прибить.
— Ну, тетя Полли, это что-то неслыханное: дядя Силасъ не тронетъ и мухи!
— Какъ бы тамъ ни было, она очень встревожена. Она говорить, что дядя Силасъ даже совершенно перемнился, вслдствіе этихъ вчныхъ ссоръ. И вс сосди толкуютъ объ этомъ и винятъ во всемъ его же, твоего дядю, потому что онъ проповдникъ и не пригоже ему ругаться. Садіи пишетъ, что ему теперь тяжело и на каедру идти, до того ему стыдно; и вс охладли къ нему; онъ вовсе не такъ ужъ популяренъ, какъ былъ прежде.
— Но, странно все это! Вдь онъ былъ всегда такой добрый, простой, разсянный, не вникалъ ни во что… такой миленькій… словомъ, настоящій ангелъ! Что же такое съ нимъ сотворилось?
II
Намъ очень посчастливилось: мы попали на винтовой пароходъ, который шелъ съ свера и былъ зафрахтованъ до одной бухточки или рчонки на пути къ Луизіан; такимъ образомъ, мы могли спуститься по всей Верхней Миссиссипи, и потомъ по всей Нижней, до самой фермы въ Арканзас, не пересаживаясь на другой пароходъ въ Сенъ-Льюис; это составляло, прямымъ путемъ, безъ малаго тысячу миль.
Довольно пустынное было это судно: пассажировъ было немного и все старики; они сидли вс въ одиночку, вдалек другъ отъ друга, подремывали, не шевелились. Мы хали четыре дня, прежде чмъ выбрались съ верховьевъ рки, потому что часто садились на мель; но это не было скучно… не могло быть скучно, разумется, только для такихъ мальчиковъ-путешественниковъ, какими были мы.
Съ самаго начала мы съ Томомъ догадались, что въ другой кают, рядомъ съ нею, былъ больной: прислуга носила кушанья туда этому пассажиру. Наконецъ, мы спросили… то есть Томъ спросилъ… кто это былъ тамъ? Слуга отвтилъ, что какой-то мужчина, но что онъ не казался больнымъ.
— Однако, все же могъ быть боленъ дйствительно?
— Не знаю, можетъ быть… только кажется мн, что онъ напускаетъ на себя хворь.
— Почему вы такъ думаете?
— Да потому, что при нездоровьи онъ бы раздлся же когда-нибудь, не такъ ли? А между тмъ этого не бываетъ. По крайней мр, сапогъ-то своихъ онъ никогда не снимаетъ.
— Вотъ штука-то! Неужели даже когда спать ложится?
— Я вамъ говорю.
Тома сластями не корми, дай только тайну. Положите передо мною и имъ пряникъ и тайну, и вамъ нечего будетъ говорить: выбирайте! Выборъ самъ собой сдлается. Я, само собой, ухвачусь за пряникъ, это у меня въ природ, а онъ, это тоже у него въ природ, накинется на тайну. У людей наклонности разныя. Оно и лучше.
— А какъ зовутъ пассажира? — спросилъ Томъ у слуги.
— Филипсъ.
— Гд онъ слъ на пароходъ?
— Кажется, въ Александріи, тамъ, гд примыкаютъ рейсы изъ Іовы.
— Изъ-за чего ему притворяться, какъ вы думаете?
— А кто его знаетъ… Я и не старался угадывать.
Я подумалъ про себя: этотъ тоже предпочелъ бы взять пряникъ.
— Вы не примтили за нимъ ничего особеннаго?.. Въ его разговор или въ обращеніи?
— Ничего… разв то, что онъ какой-то запуганный, держитъ свою дверь на замк день и ночь, а когда къ нему постучишься, то онъ не впуститъ, прежде чмъ не посмотритъ въ щель, кто идетъ.
— Это любопытно, однако! Хотлось бы мн взглянуть на него. А что, если вы распахнете дверь совсмъ настежь, когда войдете къ нему въ слдующій разъ, и я…
— Нтъ, невозможно! Онъ всегда стоитъ самъ вплоть за дверью и не допуститъ никакъ…
Томъ призадумался, но сказалъ:
— Такъ вотъ что, одолжите мн вашъ передникъ и позвольте принести ему завтракъ по утру. А я вамъ за то четверть доллара дамъ.
Слуга былъ радъ-радехонекъ, только съ условіемъ: какъ бы не прогнвался экономъ. Томъ отвтилъ, что онъ беретъ на себя уладить дло съ экономомъ, и уладилъ дйствительно. Намъ обоимъ было дозволено надть передники и подавать кушать.
Томъ мало спалъ, его такъ и подмывало узнать поскоре тайну этого Филипса; вмст съ тмъ, онъ не переставалъ длать разныя предположенія, что было совершенно излишне, по моему! Если вамъ предстоитъ узнать суть чего-нибудь, то на что же ломать себ голову догадками и, такъ сказать, тратить заряды по-пусту? Я старался спать, говоря себ, что не дамъ и порошинки за то, чтобы узнать, кто такой этотъ Филипсъ.
Утромъ, мы напялили свои фартуки, взяли по подносу съ закускою и Томъ постучался къ пассажиру. Тотъ чуть-чуть пріотворилъ дверь, выглянулъ въ эту щелочку, потомъ впустилъ насъ и заперъ ее поспшно за нами. Но, прахъ побери, лишь только мы взглянули на него, такъ едва не выронили и подносы изъ рукъ, а Томъ проговорилъ: