Сытин-1. Измена

Черри Кэролайн Дженис

Итак, снова вспомнились досоюзные времена!

— Прекрати!

— Я ведь не сказал, что не одобряю ее практику. Мы уже превзошли вас численно. Скоро мы возведем особые питомники, где люди станут размножаться, точно сорняки. Но всем найдется применение.

— Пошел к черту!

Грант рассмеялся. Смеяться он любил. Отчасти он потешался из-за спора, который братья Уоррики вели не меньше дюжины раз в день при различных обстоятельствах, а отчасти хотел надавить на психику брата. Но уже становилось ясно, как пройдет день. То был всего лишь штришок в памяти. Рывок в прошлое. Что было — то было. Все равно изъять из архива проклятые пленки не представлялось возможным, ибо они считались собственностью Ари, а Ари считалась теперь

настоящей святыней. Впрочем, Джастин уже свыкся с мыслью, что рано или поздно компрометирующие видеозаписи просочатся-таки в информационные выпуски.

Либо в один прекрасный день выяснится, что кое-кто решил более не связывать себя соблюдением прежних договоренностей.

Джордан прикончил и без того обреченную женщину оттого, что проект планировалось навеки сохранить в анналах истории — при условии, конечно, что он себя оправдает. В случае удачи каждая подробность жизни Ари должна была стать объектом научного изучения.

Если бы проект хоть как-то оправдал себя и его результаты и прочие подробности стали достоянием гласности, то стоило надеяться на то, что Джордан добьется возобновления слушаний и переезда хотя бы на Фаргону — после двадцати лет работы над проектом; а это подразумевало, что все, вступившие в сговор для сокрытия содеянного Арианой, все центристы, напуганные перспективой обнаружения связи случившегося с кое-какими тайными делишками радикалов-нелегалов, должны были всеми силами противиться огласке. Под угрозой могли оказаться самые, казалось бы, незапятнанные репутации: Мерино и изоляционистов, Кореина, Жиро Ная, всего Ресиона, Комитета по обороне с его секретами. Правда могла восторжествовать в зале суда, но она не грозила властям предержащим, отправившим Джордана в изгнание в захолустье. Завеса секретности опустилась бы еще ниже, дабы не дать заговорить человеку, управлять которым эти люди уже не могли бы. Как и его сыном — с детской непосредственностью заварившим всю эту кашу и ввязавшимся в непростую игру.

Неудача проекта означала провал, аналогичный провалу затеи с клонированием Бок, единственным результатом которой стало внесение трагической нотки в память об этой великой женщине; это могла быть очень дорогостоящая неудача, одна из тех, о которых Ресион предпочел бы умолчать, — вроде той, когда публике подбросили ложную версию о недавнем убийстве, неверную информацию об изменениях в Ресионе. И уж, конечно, общественность понятия не имела о проекте: в выпусках новостей утверждалось, будто продолжающаяся реорганизация ресионской администрации — следствие смерти Арианы Эмори.

Дальше шла совсем уж несусветная чепуха: якобы согласно завещанию Арианы ресионский комплекс получил ее немалые сбережения, которые планировалось истратить — опять же по воле покойной — на перспективные научные разработки.

Неудача проекта была чревата и политическими осложнениями, в особенности между ресионским начальством и оборонным ведомством; это предстояло скрыть завесе секретности. Трудно было предсказать, что предпримет Жиро Най в целях самозащиты: Жиро был вынужден заниматься претворением в жизнь плана, дабы упрочить свое положение, но в то же время манипуляция с проектом на глазах у военных позволила Наю сосредоточить в своих руках власть даже кое в чем большую, чем у Ари. То была власть, способная заставить людей молчать. И способная использовать в своих целях тайные организации. Окажись Жиро хоть немного умнее и не рухни с таким треском начатый проект, Най мог бы еще долго наслаждаться властью — он даже мог бы рассчитывать дожить до более преклонных лет, чем дожила Джейн Штрассен. А там — случись что — под конец признать неудачу проекта. Жиро мог даже начать осуществление проекта заново, запустить маховик повторно, причем в этом случае явно стремился бы обеспечить себе пожизненное пребывание на посту директора ресионского комплекса. А после — хоть потоп. В самом деле, что Жиро до жизни, которая будет после него?

Джастину

оставалось только уповать на провал проекта. А это подразумевало несчастье с ребенком, вся вина которого заключалась только в том, что его угораздило получить генотип Ари, причем несчастье могло быть связано как с расстройством психики и последующей очисткой разума, так и с чем-нибудь посерьезнее. Можно было также надеяться на то, что Жиро придется без конца воспроизводить копии Арианы. Но такой ловкач, как Жиро, да еще сосредоточивший в своих руках столько власти, вряд ли мог опростоволоситься. Конечно, это исключалось. Непременно должно было последовать изучение результатов предыдущих исследований. Если только не окажется, что существует-таки возможность убедиться при всем честном народе в провале проекта.

Иногда Джастина одолевали жутковатые мысли — они пугали не менее, чем найденная у себя в кровати какая-нибудь вещица Ари. Джастин считал, будто уже ни за что не сумеет узнать, действительно ли отдельные мысли принадлежали ему, действительно ли они были естественной реакцией на притаившийся ив глубине души гнев, на взросление и растущую жизнестойкость, когда человек уже соображает, что к чему в этом мире — или это Ари и после смерти продолжала управлять им.

Они с Грантом всегда хохмили насчет программных вирусов.

Но приходилось продолжать притворяться, будто ничего не случилось. Ибо только такая линия поведения сохраняла хрупкое равновесие.

4

— Убирайся отсюда немедленно! — прорычала Джейн, но голос ее предательски дрогнул, когда двухлетняя малышка, тщетно пытавшаяся дотянуться до кухонного разделочного стола, беззаботно выпрямилась на стуле, ножки которого были «обуты» в металлические колпачки, скользящие на выложенном керамической плиткой полу. Ари дернулась, стул поехал в сторону; девочка, схватив-таки со стола коробку крекеров, резко обернулась — стул опрокинулся, а Джейн успела поймать приемную дочь на лету.

Ари заревела от ярости. А может, от неожиданности.

— Если захотелось крекеров, нужно спросить разрешения, — бросила госпожа Штрассен, испытывая сильное желание дать девчонке оплеуху. — Что — снова хочешь оцарапать подбородок?

Боль была единственным железным аргументом, способным пробить брешь в стене желаний Ари. А всемирно известному ученому-генетику приходилось растрачивать время на сюсюканье и борьбу с искушением хлопнуть малышку по ручонке. Но, увы, Ольга Эмори никогда не верила в действенность телесных наказаний.

Однако, если бы Ольге не было чуждо все человеческое, Ари переняла бы от своего окружения такие качества, как раздражительность, стеснительность и нетерпение, уподобиться этому ученому-генетику, которой хотелось отвести ее к реке и утопить.

— Нелли! — крикнула Джейн, подзывая няньку. И тотчас вспомнила: кричать запрещено. Во всяком случае, дома. Госпожа Штрассен так и оставила перевернутый стул на полу, хотя педантичная Ольга себе такого не позволила бы. Сжимая в объятиях отчаянно вырывавшуюся девочку, Джейн остановилась, ожидая Нелли, которой давно пора было услышать зов и появиться. Ари отчаянно сопротивлялась. Тогда женщина опустила воспитанницу на пол, все время держа за руку. А когда Ари попыталась сесть, Джейн позволила себе сорваться. «Встать! — закричала она, стискивая крохотную ручку и дергая ее в точности, как это делала Ольга. — Встать! Что за новости?»

В дверях показалась обеспокоенная Нелли; глаза няньки были широко раскрыты.

— Поставь стул на место.

Пока взрослые выясняли отношения, Ари дернулась, пытаясь дотянуться до коробки с крекерами, валявшейся подле опрокинутого стула. Малышка готова была на что угодно, только бы не отказаться от заветной цели.

«Позволить или не позволить ей взять крекеры? — рассуждала Джейн. — Нет, нельзя давать повод. Пусть знает на будущее. К тому же Ольга всегда была злопамятной стервой».