Сжигая за собой мосты
Шрифт:
– Талант в землю не зароешь, не помню, чтобы бабуля когда-нибудь рисовала.
– Да. Зато какие театральные костюмы она шила.
– Черт… Извините, – вздохнула я. – Все равно мне трудно поверить… Вы думаете, она… Я хочу сказать, если допустить мысль, что моя бабушка и эта женщина… она отказалась от своей родни из-за этого Ральфа Вернера? Но… он ведь… она осталась одна. К тому же он к моменту их встречи в Вильнюсе успел жениться.
– Женился он, скорее всего, по расчету. Хотя… в любом случае, вновь встретившись, да еще в такой трагической ситуации… если она осталась жива благодаря ему… бог знает, что ей пришлось пережить. Не нам судить ее. Все это я говорю тебе с одной целью: хочу предупредить
– Кстати, о деньгах. Она решила оставить их мне, надеясь, что я смогу ими достойно распорядиться; с другой стороны, была уверена: я отдам их отцу, и потому…
– Я же сказал, она не ожидала, что он умрет так скоро. Ты разумная девушка и хороший человек, возможно, она видела во всем этом какой-то смысл?
– Смысл?
– Давай не будем торопить события, вдруг со временем тебе все станет ясно?
Я покидала Уманского с тяжелым чувством. Поверить в то, что моя бабка на самом деле Анна Штайн, я по-прежнему отказывалась. Допустим, встреча через несколько лет с бывшим женихом всколыхнула чувства и они бросились в объятия друг друга.
Еврейка и эсэсовский офицер, как ни крути, а с любой точки зрения это никуда не годится. Ему это грозило большими неприятностями, и ее родня никогда бы ей подобного не простила. Штайны после войны искали родственников, но ничего о них узнать не смогли. Ральф Вернер вроде бы вывез их из города и… все. Дальше неизвестность. Допустим, он раздобыл ей документы. Пепельные волосы, светлые глаза, она мало походила на еврейку и могла успешно выдавать себя за немку или литовку, ведь она знала несколько языков. Русский точно должна была знать, если речь идет о моей бабушке, ведь говорила она без намека на акцент. Были они вместе все годы войны? Если да, то вот и повод скрываться. О ней знали как о любовнице офицера-эсэсовца, пусть под чужой фамилией. Но если фамилия чужая, она вполне могла ответить на письмо брата из Израиля, ведь так? Рассказать историю своего чудесного спасения… А если ее брат в письме Уманскому рассказал далеко не все?
Но сейчас меня больше занимало другое: эти самые драгоценности. Бабка жила очень скромно, на зарплату костюмера в театре, а потом на пенсию. Если это фамильные ценности, их следовало продать в самое трудное для нее время. Вместо этого она выходит замуж за инвалида… Тут я опять выругалась, потому что сейчас и мне казалось, что Марго права и бабка меняла мужей с одной целью: запутать следы. Четыре фамилии за несколько лет. Надо полагать, чего-то она здорово боялась. Может, потому и думать себе не позволяла о спрятанных бриллиантах, чтобы не вызвать подозрений. И решилась их продать, когда после войны прошло очень много времени, а соседский мальчик серьезно заболел. Я испытала невольную гордость за бабушку, для себя она не стала продавать драгоценности, а вот для того, чтобы спасти жизнь ребенку… Потом она решила помочь отцу, первый раз – когда он начал заниматься бизнесом, второй – когда оказался в трудной ситуации. А перед смертью продала их и положила деньги на мой счет. Почему деньги? Фамильные ценности принято передавать по наследству. Боялась, что отец узнает о них, продаст и вскоре лишится денег? Но как это все связано с его гибелью? Неужели Уманский прав и папа ненароком коснулся чьих-то тайн? Я представила дряхлых старцев, мечтающих возродить третий рейх, и хмыкнула. Нарочно не придумаешь.
Однако теперь меня очень интересовали письма, которые отец нашел в бумагах своей матери. Письма, которые, несмотря на предполагаемую опасность, она хранила все эти годы и с которыми не пожелала расстаться даже перед смертью.
Я остановила такси и поехала домой. Войдя в квартиру, с облегчением вздохнула: тишина. Мачеха с сестрой, должно быть, удалились или просто устали вопить и разошлись по комнатам, как два боксера по углам ринга, ожидая, когда прозвучит гонг и можно будет снова вцепиться друг в друга.
Первый вариант был мне более симпатичен, я ведь намеревалась заглянуть в бумаги папы, лучше сделать это без свидетелей. Я не собиралась скрывать свои намерения, но в семействе, где двое просто помешались на деньгах, мой интерес, безусловно, вызвал бы настороженность и массу вопросов, на которые я не склонна была отвечать.
Сбросив туфли, я направилась в кабинет отца и, уже приоткрыв дверь, поняла, что ошиблась. В кабинете была Муза, я услышала, как, она произнесла: «И сколько я получу за это?», и в тот же момент увидела ее в кресле, она сидела с сигаретой в руке, а напротив нее устроился Макс. Закинув ногу на ногу, он сидел на отцовском столе и насмешливо смотрел на мою мачеху. Ответить на вопрос он не успел, потому что заметил меня, улыбнулся, а Муза, проследив его взгляд, сказала:
– Здравствуй, милая.
– Привет, – ответила я. – Извините, что помешала, я думала, что здесь никого нет.
– Приготовь, пожалуйста, чай, дорогая, – ласково попросила Муза, и я удалилась, хотя, если честно, очень хотелось замереть перед дверью и подслушать их разговор.
Через минуту я убедилась: сделав это, я бы поступила весьма опрометчиво. Из кухни я видела, как дверь в кабинет отца приоткрылась, должно быть, Муза проверяла, не поддалась ли я искушению. Вздохнув, я заварила чай и стала ждать, что будет дальше.
Минут через пятнадцать эти двое вышли из кабинета и направились к входной двери. Макс все-таки заглянул на кухню и со своей сногсшибательной улыбочкой спросил:
– Как дела?
– Нормально.
– Рад. Выглядишь отлично.
– Ты тоже, – буркнула я себе под нос, когда они удалились.
Впрочем, удалился только Максим, Муза, проводив его до двери, появилась на кухне.
– Ужасный день сегодня, – сообщила она.
– Да? А в чем дело?
– Настроение ни к черту. Не знаешь, где Янка? По-моему, она совсем спятила. Ревнует меня к Максу, как будто ему может быть хоть какое-то дело до этой дурочки.
– Он твой любовник? – помедлив, спросила я, наплевав на то, как Муза отнесется к моему вопросу.
– Нет, к сожалению, – ответила она. – Хотя я очень хотела бы. Он богат, красив, умен… Я бы черту душу продала, чтобы заполучить в мужья такого парня.
– Хочешь сказать, что он остался равнодушным к твоим чарам?
– Вот именно. У всех бывают неудачи.
– Янка утверждает, что в ресторане расплачивался он, – заметила я.
Муза нахмурилась.
– Господи, когда только она увидела? Впрочем, Янка с него глаз не спускала. А я-то думаю, чего она с утра бесится.
– Так за ресторан действительно платил он?
– Я взяла у него денег взаймы. Кому я только не должна, – добавила она со вздохом.
– Муза… – начала я, но она замахала руками:
– Давай без глупых вопросов. Господи, как я устала от всего этого!
Она села пить чай, я составила ей компанию, и хоть вопросы вертелись у меня на языке, задавать их я не стала. Ясно, что у Музы появились тайны, и одна из них – недавний разговор с Максом. Я не сомневалась, там, в кабинете отца, шел торг, вот только что она пыталась ему продать? И до той минуты Макс очень интересовал меня, а теперь интерес усилился.