Сжигая запреты
Шрифт:
Я в тисках. Я в огне. Я в агонии.
В своем раю. И в своем аду.
– Все прекрасно, Дань… Я в порядке… Люблю тебя очень… Я счастлива…
– Я люблю тебя изнутри, – выталкиваю ей в губы с таким придыханием, что все эмоции за раз выдаю. – Сейчас… Вся моя… Вся.
И раз уж еще не сдох, начинаю двигаться.
Нет, блядь, не забыл. Само собой получается. На инстинктах. Если бы мог что-то контролировать, сделал бы все иначе. Но как бы я сейчас не хотел, наш новый первый, охренеть какой долгожданный, секс не является искусством,
Я трахаю Маринку так, словно это наш первый и последний раз. Словно, если я не буду вырабатывать физическую энергию, меня разорвет от скопления духовной. Словно вместе с оргазмом мне все-таки предстоит умереть.
И я больше не пытаюсь это ослабить. Не могу. Я хочу, чтобы этот мир растащило на куски.
Я просто чувствую Маринку и позволяю ей чувствовать себя. Без каких-либо ограничителей. После такого длительного перерыва неудивительно, что меня настолько щемит. Внутри все бесконечно взрывается.
По правде, мне не нужно ничего помнить. Нет никаких заученных механических движений. Каждый выпад – это пылающий призыв. Мы то с оглушающим удовольствием сливаемся воедино, то со жгучей болью разлучаемся. Уже через секунду вновь бросаемся друг другу навстречу и разбиваемся от новой вспышки блаженства.
Это не длится долго. Это не может длиться долго. Не тогда, когда твоя женщина плавится под тобой, будто мед. Не тогда, когда ты вязнешь в ней, словно в трясине. Не тогда, когда вас обоих настолько сильно колотит от эмоций, что клацают челюсти.
Кончаю глубоко внутри Маринки. И с этим мощным выбросом семени я действительно умираю. Эта смерть – самое сладкое, самое огненное и самое кратковременное, что со мной случалось. Но возрождаюсь я будто бы совсем другим человеком.
Любовная энергия заряжает и окрыляет. С голодухи верчу Маринку в самых разных позах. Пролетаем круг, второй… Должен признать, лишь на третий раз что-то соображать начинаю. И чувствовать еще глубже. Впиваюсь в нее изнутри и еще острее это воссоединение переживаю.
Нежно. Жестко. Любовно. И снова грубо. Попеременно.
Новый круг. За ним еще. И еще. Трудно остановиться, когда ты шестнадцать месяцев жил вполсилы. Когда ты заставил себя что-то забыть, а сейчас вспомнил и заново в это влюбился.
– Как ты выдержала столько? – решаюсь спросить чуть позже, когда уже просто лежим, глядя друг другу в глаза.
Ни про какой сон после такого эмоционального и физического выброса и речи не идет. Мы даже не пытаемся отключиться. Дыхание успокоилось – уже хорошо.
– Я просто настроилась ждать, – тихо отзывается Маринка. – Мне хватало той любви, что у нас была. А ожидание до определенного момента ощущалось захватывающим.
– До какого именно?
– До сегодня, Дань… – прошептав это, прикрывает ненадолго глаза. Сглатывает, переводит дыхание и вновь распахивает. Затягивая в свою душу, чтобы дать, как и всегда, самые подробные ответы. – Пару дней как-то все шатко было, будто вот-вот должно случиться… Но я все же блокировала эти ощущения и просто продолжала жить, как обычно. А потом… Сегодня вечером ты в один момент с такой бурей на меня посмотрел, Дань, и я поняла, что все… Только здесь уже, в спальне, когда ты пришел, испугалась, что показалось… И вышла из строя… Прости… Дело не в члене и не в яркости оргазма… Просто я очень скучала по тому способу единения, когда ты не только духовно, но и физически во мне… Всецело, Данечка…
– Маринка… – все, что могу выдохнуть, обнимая ее и прижимая к груди.
Душа к душе. Кожа к коже. Плоть к плоти. Вот он – полный коннект.
– Я тебя очень люблю, Дань… Данечка… Мой… – мурлычет, вызывая дрожь снаружи и внутри. – Данечка… Мм-м… Данечка… Я тебя всецело!
– И я тебя всецело, Маринка.
60
Навсегда.
Насыщенный фиолетовый полумрак. Тягучие и завораживающие перекаты той самой странной, но уже ассоциативной музыки. Медленное вращение металлической конструкции. На затылке, спине, ягодицах – освежающий холод стальных прутьев.
Густое дыхание. Глухие стоны. Жгущие жаждой губы. Жаркая упругость языка. Разгоряченная до влажности кожа. Удушающая, но такая желанная близость. Тугие, сводящие с ума толчки.
Мир сжат до размера комнаты. Нет, до одного человека.
Мой любимый. Мой Бог. Мой Даня Шатохин.
Мы на нашем колесе порока. Он втискивает меня в железную решетку. Мои ноги крепким кольцом вокруг его бедер обвиты, а дрожащие ладони вдавлены во взмокшую от напряжения спину. Никаких страховок нет. Лишь его руки и ступни держат нас высоко над полом у конструкции.
Полное доверие. Пьянящая страсть. Головокружительный восторг.
Я разморена. Я томлюсь. Я медленно-медленно плавлюсь. Я бесконечно плыву.
Каждая клетка в теле пылает и излучает энергию. Сознание заторможенно. Все действия заточены на удовольствие. Дарить и забирать. Поднимать ставки и постоянно их умножать.
– Дай… – выдыхаю отрывисто.
– Дай на дай… – хрипит в ответ Даня.
– Бери… Бери…
– Беру… Беру…
Мы никуда не спешим. В нашем распоряжении целая ночь.
Позади вкусный ужин, терпкое вино и хмельные танцы. Сейчас и до самого утра – оголенная любовь.
– Я тебя одного…
– Я тебя одну…
Даня долго не позволяет мне достигнуть пика. Прекращает толчки, как только чувствует внутри меня зарождение дрожи. Выжидает, покрывая легкими поцелуями мое лицо, пока пульсация не притихает.
Я не сопротивляюсь. Не пытаюсь самостоятельно двигаться. Уже привыкла к этим сладким мукам. Знаю, что благодаря им интенсивность финального землетрясения в моих глубинах достигнет максимального предела и спровоцирует ошеломительный взрыв, после которого мне будет казаться, что я вознеслась в космос.