Сжигая запреты
Шрифт:
На территорию двора попадаю абсолютно свободно. Просто перемахиваю ржавый двухметровый забор и, замедляясь, крадусь в дом. Свет горит в трех из пяти окон. Одно из них распахнуто настежь. Я останавливаюсь и прижимаюсь к стене. Блокирую прорыв каких-либо случайных эмоций, когда прямо надо мной разлетаются приглушенные голоса.
– От девчонки пора избавляться, – рубит сухо, как я догадываюсь, главный.
– Каким, блядь, образом? – расходится взвинченным тоном один из тех, который младше. – Я не хочу ее убивать… Мне
– Ты дурной? Ебать ее во все щели по первому позыву хотел, а убивать – нет? Может, отпустить еще предложишь?
– Зачем отпускать? Пусть будет у нас... Кому мешает? Привязана же, закрыта…
– Нет, ты точно тупорылый, – злится старшая гнида. – Оставлять ее надолго опасно. Могут искать.
– Тогда… Сам ее убирай… Я больше не буду… Мне не нужно…
Звонкий, будто пощечина, шлепок. Короткий вскрик. Всхлипывания с икотой.
Я резко вдыхаю. Остаюсь неподвижным, пока не догоняю, что рыдает тот же пацан. После этого медленно скольжу вдоль стены дальше.
Из глубины темноты выбегает ротвейлер. Оглушая двор глухим затяжным лаем, рвется с цепи.
– Иди, посмотри, что там, – рявкает главный.
– Почему я?
– Пошел, блядь!
И голоса стихают.
Мне приходится ускориться, чтобы успеть занять выгодную позицию, прежде чем откроется входная дверь. Когда же она распахивается, только одна босая ступня сопливого ублюдка перемахивает порог, так он в воздухе и зависает. Прижимая к себе спиной, быстро воздействую сразу на несколько точек на его теле, чтобы он отключился. Пара секунд, и я осторожно, чтобы не создавать лишнего шума, опускаю мелкую тварь за дверь на дощатый пол.
Шагнув внутрь дома, закрываю замок изнутри. Вдыхая мерзкий смрад этой полуразваленной помойки, с трудом подавляю тошноту.
С правой стороны обнаруживаю счетчик самого древнего образца. Ничего не мешает мне вырубить пробки. В полной темноте валю в сторону кухни. Там меня, естественно, уже встречают. Но даже преимущество в ориентировании не служит подонкам перевесом.
Я сильнее. Я техничнее. Я злее. Я отчаяние.
Два удара, и ублюдки, которых я готовился медленно рвать на куски, тупо валятся на пол.
– Вставай, сука… – разъяренно подрываю первое попавшее под руки тело. – Вставай и борись, пидор, потому что я пришел тебя убить.
Они пытаются. Но я все равно слишком быстро превращаю их гнилые туши в месиво. Реву от досады, когда спустя какое-то время они попросту прекращают двигаться. Сам весь в крови. Чувствую ее на лице, ладонях, вся одежда ею пропитана. Умылся, но мне мало этого. Маниакально часто дышу, когда бросаюсь обратно к выходу. За шкирку ловлю очухавшегося мелкого пиздюка. Не обращая внимания на его тонкие истеричные вопли, набрасываюсь.
– Кого ты там ебать хотел? Я тебе, мразина ты больная, не только хуй живьем выдерну, но и руки с ногами от тела оторву! Голову
Этого колошмачу недолго. Хочу, чтобы был в сознании, когда подтаскиваю к свету уличного фонаря. Стаскиваю мокрые портки, он уже на всю округу горланит и бьется в рыданиях, как в конвульсиях.
Я не мясник. Но в эту секунду мне реально ни хрена не жаль. Отрежу член этому, вернусь в дом и сделаю то же с двумя другими.
Не успеваю.
Когда во двор залетает группа спецподразделения, думаю, что их успели вызвать конченные мрази, которых я пришел уничтожить. Потому и сопротивляюсь до последнего, полагая, что они их от меня защищают. Странно, что меня заломать и притиснуть к земле не пытаются. Оттаскивают и блокируют удары, которые я на разгоне наношу.
– Хватит, парень. Очнись! – голос смутно знакомый.
Но я не различаю лица. Ничего не вижу. Только разноцветные вспышки в глазах.
– Валите, – тот же голос. – Пусть придет в себя.
Перехватывают. С хрустом заводят за спину руки. Технично бьют по ногам, пока не падаю на колени.
Готовлюсь встретиться рожей с мокрой землей, однако прилетает в грудь. Толчок мощный, но это не удар. Площадь поражения слишком большая. Опаляющее тепло. Какие-то чувства за ребрами искрами рикошетят. С моих губ срывается стон. А потом… Родные пальцы на затылке. Щека к щеке. Всхлипывания, от которых все нутро волной идет.
– Даня… Данечка, посмотри на меня… Слышишь? Даня!!! Даня, это я – твоя Маринка!
Вдох-выдох. Экстренная перестройка всех внутренних систем.
Моргаю. Моргаю. Моргаю.
И наконец, заставляю себя сфокусироваться.
– Маринка… – выдыхаю безмерно счастливо, но шок глушит все эти эмоции. – Маринка…
– Я… – подтверждая, часто кивает головой. Я вижу ее блестящие переполненные слезами глаза. Вижу ее мокрое лицо. Вижу, как она кусает губы, в попытках сдержать рыдания. – Даня…
– Не плачь, – подаюсь всем телом вперед, хотя сзади еще сдерживают. – Слышишь? Пожалуйста, не плачь.
– Я не плачу, – утверждает она, стирая ладонями с моих щек кровь. – Пустите его уже, – просит спецов, и они без промедления подчиняются.
Обхватываю ее руками, едва не свалив в траву. Пока качаемся, перевожу дыхание и несколько раз сглатываю. Прижимаю очень крепко к себе.
– Все… Теперь все закончилось, – озвучиваю, когда сам это осознаю.
Маринка только кивает.
Собираясь с силами, подхватываю ее и поднимаюсь. А после, к еще большему своему изумлению, вижу Тёмыча и батю Чаруша. Они сохраняют неподвижность, пока спецгруппа без какой-либо деликатности грузит в машины «скорой» три отбитых полутрупа.