Сжигая запреты
Шрифт:
Я цепенею. Заставляю себя сохранять неподвижность.
Понимаю, зачем она это делает. По-человечески понимаю… И все равно ревную. В этот, мать вашу, миг ревную тотально.
– Если бы я… Если бы тогда… – тупо захлебывается рыданиями Орос.
И знаете, это ни хрена не смешно.
Нет.
Выворачивает вместе с ним.
Что уж говорить о Маринке? Что чувствует она?
– Ш-ш-ш, – выдает ему на ухо. – Мы все сделали то, что сделали. Последствия – жизнь. Нет смысла думать о том, что могло быть как-то иначе. Мы не супергерои.
Заторможенно моргая, медленно перевожу дыхание.
В который раз просто поражаюсь тому, как Маринка умеет подбирать слова. Хотя, чему удивляться? Она же Чарушина. Истинная.
Руки в кулаки сжимаются, когда Орос притискивает к ее спине свои лапы, но в остальном я все так же неподвижен.
– Рина… Если что… Блядь, прости меня, ладно? Я не хотел, чтобы так получилось… Не хотел говорить о тебе плохо… И вообще… Не должен был… Прости…
Вижу ее профиль. То, как она поджимает губы и зажмуривается.
– И ты меня прости, Никит, – шепчет мгновение спустя.
Они еще долго обнимаются. Я тупо наблюдаю. Никак не комментирую происходящее, даже когда они, наконец, разлепляются, и Орос подходит, чтобы пожать мне на прощание руку. Поднимаясь, без слов стискиваю его кисть и отступаю, позволяя пройти к выходу.
Приглушенный удар двери. Обратные одиночные шаги в ускоренном темпе.
– Пойдем ужинать? – обращается ко мне возвратившаяся Маринка.
Я молча иду в кухню.
Улавливаю доносящиеся оттуда голоса – мама Таня, батя Чаруш, Тёмыч, Лизка... Отлично. Несколько расслабляюсь.
– Дань… Стой…
Выполняю ее просьбу машинально. Сразу же мы сталкиваемся взглядами. Этого оказывается достаточно, чтобы я выдохнул остатки напряжения и наклонился к тянущейся ко мне Маринке.
– Я тебя одного, помнишь? – частит капитально задушенно.
– Помню.
– Я тебя очень-очень-очень-очень-очень… Люблю, Дань!
– Ты сейчас задохнешься, Динь-Динь… Дыши… Черт, дыши…
– Я дышу… – продолжает взрывать воздух. – Скажи, что ты меня тоже ОЧЕНЬ!
– Блядь… – подхватываю ее на руки, будто это должно помочь ей дышать. Когда обвивает меня ногами, толкаю ей в рот весь доступный мне кислород. – Да, конечно, я тебя очень, Марин! Изо всех сил!
Только после этого она нормально вдыхает. Еще крепче меня сжимает ногами. И целует до тех пор, пока нас не окликают из кухни.
– Поговорим позже, ок? – шепчу крайне тихо. – Есть много вещей, которые я хочу тебя сказать.
– Обязательно, Данечка. Поговорим.
48
Счастье не имеет границ, знаешь?
Я так боюсь, что Даню обидят. Кто-либо, неважно кто. Одно плохое слово в его сторону – и я разлечусь радиоактивными атомами.
Если не поймут, почему он это сделал… Если очернят… Если заденут… Убьют меня!
За этими переживаниями
Хвала Богу, мои родные люди воспринимают все правильно. Даже брат. А ведь я готовилась с кровью вбивать важность Даниного поступка. Столько аргументов собрала, что, будьте уверены, хватило бы, чтобы убедить самого строгого судью.
За ужином по большей части все молчат. Я анализирую взгляды, которыми моего Шатохина пронизывают, и, лишь сделав окончательные выводы, могу свободно дышать.
Они ему признательны. Они им восхищаются. Они его любят.
Настолько, что и выразить трудно.
Если для Никиты, стоило тому сегодня появиться, слова благодарности нашлись у каждого, то с Даней все еще впереди. Почти двое суток промотала жизнь, а наши близкие выглядят такими же потерянными, как и вчера, когда я только вскрыла перед ними душу.
Я уже смиряюсь с тем, что мне снова придется быть сильнее всех. Готовлюсь лавировать и разряжать обстановку. Как вдруг отличительно громко звякают резко брошенные на тарелку столовые приборы. Я вскидываю голову и в некотором замешательстве наблюдаю за тем, как Тёма поднимается и стремительно огибает стол. Глаза сами собой закрываются, когда он наклоняется и порывисто обнимает со спины поверх плеч. Ничего не говорит, но слова тут и не нужны. Я чувствую, как он дрожит и как старательно контролирует силу, не сдерживая при этом эмоции.
Это, очевидно, производит впечатление на всех. Едва брат отрывается, чтобы так же крепко обнять Даню, меня вся остальная родня окружает. Папа, мама и Лиза. Я начинаю плакать, но не потому, что мне плохо.
– Все хорошо… Все хорошо… Все хорошо… – шепчу, не стесняясь своих эмоций.
Каждый человек имеет право на чувства. Какими бы они ни были, по-настоящему близкие люди никогда их не обесценят. Они переживают все с тобой. И нет, это не сделает ваши внутренние отношения какими-то другими. Разделенная ноша теряет вес. Я ощутила облегчение сразу после того, как открылась Дане. А теперь и вовсе – монстр исчез навсегда. Я окутана такой силой, что кажется, будто ничего неподвластного в этом мире не существует.
Папа обнимает дольше всех. А потом и Шатохину «крепкие отцовские» достаются.
– Просто знай, Даниил, что мы тебя любим, – говорит ему, а дрожь какими-то особыми интонациями вызывает у меня. – И гордимся тобой, как родным сыном.
Даня с самым серьезным видом кивает. Только я ведь вижу, как много это для него значит.
Он тронут. Он бесконечно счастлив. Он очень-очень дорожит тем, что получает безусловно.
Это заявление выдвинуто именно в свете последних событий. Но чувства не возникли сейчас. Они его всегда любили. И Даня это понимает. А мне за него так приятно, что, перебираясь в его объятия, новым потоком слез разражаюсь.