Сжигающий суд
Шрифт:
Стивенс расстался с Марком и Партингтоном в холле.
Мэри нигде не было видно. Стивенс понаблюдал, как фары машины Марка удалились в темноту, затем старательно закрыл дверь и, задумавшись, стал рассматривать сделанную из коричневого фарфора стойку для зонтов. Он слышал, как Мэри возилась в кухне, напевая вполголоса: «Il plent, il plent, bergere…» [1] – свою любимую песенку. Тед пересек столовую и толкнул дверь, ведущую в кухню.
Элен, по всей видимости, ушла. Мэри была занята тем, что готовила сандвичи с холодным цыпленком, салатом, томатным соусом и майонезом. Увидев его, она отбросила рукой, в которой держала нож, прядь волос со лба. Вид у нее был строгий, но тем не менее в выражении ее лица было и что-то, внушающее улыбку.
1
Из популярной французской песенки «Жила-была пастушка»
В этой такой светлой кухне с урчащим холодильником вся история с отравлением казалась абсурдной.
– Мэри, – начал он.
– Я все знаю. Тебе надо уйти, но ты сначала съешь вот это, – показала она на сандвичи.
– Откуда ты знаешь, что мне надо уйти?
– Я, конечно, слушала у двери. У вас у всех был такой таинственный вид. Как я могла поступить иначе?.. Все это, безусловно, испортит наш вечер, но я понимаю, что тебе необходимо помочь Марку, иначе ты никогда не сможешь выкинуть все это из головы. Когда я сказала, что вы с Марком чересчур интересуетесь патологическими вещами, я была уже готова к чему-либо подобному…
– Как – ты была к этому готова?
– Не именно к этому, разумеется! Но Криспен вовсе не дыра, здесь вполне достаточно людей для того, чтобы расползались слухи. Я выходила сегодня утром в поселок и слышала разговоры о том, что что-то не так в Деспард Парке. Так и говорили: «что-то». Никто, кажется, толком не представляет, в чем дело, и даже не знает откуда идут слухи. Так часто бывает – пытаешься припомнить, кто же тебе об этом сказал, но никак не можешь понять… Ты будешь осторожен, ведь правда?
Какое-то легкое изменение, казалось, снова произошло в воздухе. Мэри положила на стол нож с эмалированной ручкой, подошла к Теду и взяла его ладонь.
– Послушай, Тед, я люблю тебя… Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, правда?
Он в ответ только обнял ее и прижал к себе.
– Слушай меня хорошенько, Тед. Эта любовь будет длиться пока мы живем. Я не знаю, что ты еще можешь вбить себе в голову. Как-нибудь я расскажу тебе о доме, который находится в местечке, называемом Гибург, и о моей тетке Адриене. И ты поймешь… Но сейчас не надо об этом думать. Не улыбайся с таким превосходством! Я гораздо старше тебя, и если ты вдруг увидишь, как мое лицо покрывается морщинами и желтеет…
– Прекрати! Ты становишься истеричкой, Мэри!
Она застыла с открытым ртом, потом высвободилась из его объятий и машинально снова взяла нож.
– Да, я сумасшедшая, – сказала она. – А теперь позволь мне сказать тебе кое-что. Вы откроете могилу сегодня ночью, но я думаю – это, конечно, всего лишь мое предположение, – что вы в ней ничего не найдете.
– Да, я тоже так считаю.
– Нет, ты не понял. Ты не можешь понять. Но я умоляю тебя, не позволяй втянуть себя в эту историю слишком далеко. Если я попрошу тебя об этом ради нашей любви, ты сделаешь это? Я заклинаю тебя подумать о том, что я сказала. Не пытайся понять, но доверься мне. А теперь съешь сандвичи, выпей стакан молока и переоденься. Надень толстый свитер и старые фланелевые брюки, они висят в шкафу в комнате для гостей. Я забыла отнести их к красильщику в прошлом году…
И Мэри, совсем как Шарлотта из «Вертера», принялась нарезать хлеб.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Открывайся, замок, на стук мертвеца,
Открывайтесь, запоры, засовы, задвижки!
Глава VI
Стивенс поднялся по Кингс-авеню до ограды Деспард Парка. Луны не было, светило только множество звезд. Как и обычно, ворота с увенчанной каменными ядрами решеткой были нараспашку. Стивенс прикрыл их и опустил штангу, скрепляющую половинки ворот. Он спешил, и аллея, поднимавшаяся плавными извивами по склону холма, показалась ему длинной.
Дом, вытянутый в ширину и приземистый, напоминал по форме верхнюю перекладину буквы Т, с двумя короткими крыльями со стороны дороги. Дом был старинным, и это, пожалуй, было самое примечательное в нем. Окна его, маленькие и глубокие, точно соответствовали французскому стилю в архитектуре конца XVII века. Кто-то уже в XIX веке пристроил низкое крыльцо, и оно в конце концов полностью влилось в ансамбль. Стивенс взошел на освещенное лампой крыльцо и взялся за дверной молоток.
За исключением этого единственного места, дом, казалось, был весь погружен в темноту. Через некоторое время Марк открыл ему дверь и провел через холл, пропахший старыми книгами, в просторную кухню. Партингтон, казавшийся еще более плотным в старом костюме Марка, покуривал сигарету перед газовым обогревателем. У его ног лежал черный мешок и большая кожаная коробка. К столу были прислонены кузнечные молоты, лопаты, кирки, рычаги и две плоские стальные штанги метра по два длиной. Как раз в эту минуту Хендерсон поднял их и начал пристраивать себе на плечо. Это был одетый в вельветовую куртку низенький и уже пожилой, полный нервного напряжения человек, с большим носом, голубыми глазами и лысым черепом, на котором сохранились лишь несколько прядей седых волос. Атмосфера заговора царила в кухне, и Хендерсон, казалось, больше других чувствовал себя не в своей тарелке. Он даже вздрогнул, когда Марк и Стивене вошли.
Марк попросил Стивенса наполнить керосином два фонаря и обеспокоенно спросил у Хендерсона:
– Не наделаем ли мы много шума этими молотами?
Тот почесал лысый череп и низким голосом сказал:
– Мистер Марк, не нервничайте. Мне не по душе вся эта история, она не понравилась бы вашему отцу, но раз вы считаете, что сделать это необходимо, все будет как надо. Что же касается молотов, то я не думаю, чтобы их стук услышали с дороги. Я опасаюсь другого – что ваша сестра, ваша или моя жена, или мистер Огден вернутся домой. Мы знаем, как любопытен мистер Огден, и если он что-нибудь заподозрит…
– Огден в Нью-Йорке, – отрезал Марк. – Все остальные тоже далеко и вряд ли вернутся раньше следующей недели. Вы готовы?
Нагрузившись всем необходимым, они вышли через заднюю дверь. Марк и Хендерсон шагали впереди с фонарями. Они прошли мимо домика, миновали часовню. И сразу за ней Марк и Хендерсон поставили фонари на землю.
Им понадобилось около двух часов работы. Без четверти двенадцать обессиленный Стивенс уселся на сырую траву. Он обливался потом, и сердце его громко стучало. Но зато большая плита, закрывавшая вход в склеп, была уже поднята и стояла на одном боку, похожая на распахнутую крышку чемодана, внутрь которого вели каменные ступени.
– Ну как, все? – бодро спросил Партингтон, хотя он тоже запыхался и обливался потом. – Если да, то я схожу в дом и умоюсь перед следующим делом, которое нам предстоит.
– И пропустишь стаканчик, – пробормотал Марк, провожая его взглядом. – Но вряд ли стоит тебя за это осуждать. Он повернул фонарь к Хендерсону.
– Не хотите ли спуститься первым, Хендерсон? – осведомился он, криво усмехаясь.
– Конечно, нет! – взвизгнул тот. – И вы это прекрасно знаете! Я никогда не залезал в этот склеп, даже во время похорон вашего отца и дяди. И тем более не спущусь туда теперь, если, конечно, вам не понадобится моя помощь, чтобы приоткрыть крышку гроба…