Т. 02 Вне всяких сомнений
Шрифт:
— Только не говори мне, что его носило по городу последние полвека.
— А почему нет?
— Почему? Ладно, я могу поверить, что улиц с тех пор не убирали. Но бумага-то как выдержала? Солнце, дожди — ну, и так далее…
— Кыска свои игрушки бережет. Наверное, прячет куда-то под крышу, если погода портится.
— За-ради бога-господа, Папаша; не думаешь же ты, что она и вправду… Но — думаешь. Честно говоря, мне все едино, где она эту газету взяла. Официальная версия будет такой: вот этот отдельно взятый клок бумаги
Он бережно свернул старую газету и хотел было спрятать в карман.
— Погоди. Этого делать не стоит, — запротестовал старик.
— Почему? Надо же отнести сфотографировать.
— Нельзя! Это — Кыскино. Я ведь только на время взял…
— Чего? Ты с ума сошел?
— Она очень расстроится, если не вернем. Ну пожалуйста, Пит… она же тебе в любой момент, как только будет надо, снова даст посмотреть.
Старик был не на шутку встревожен, и Перкинс отказался от своего намерения.
— А если мы эту газету никогда больше не увидим? У меня ведь весь сюжет на ней построен.
— Ну и что? Не твоя ведь газета. Это она ее сберегла, отсюда и твой сюжет. Ты не беспокойся, я ей скажу, чтобы ни в коем случае не затеряла.
— Эх, ладно…
Они вышли наружу, и Папаша, серьезно переговорив с Кыской, вернул ей игрушку. Она немедленно подняла газетный лист на самую свою макушку. Попрощавшись с Папашей, Перкинс начал было выруливать со стоянки, но вдруг остановился и обернулся назад.
— Скажи-ка, Папаша…
— Что, Пит?
— Ты ведь, на самом деле, не думаешь, что этот смерчик живой, да?
— А почему бы нет?
— «Почему бы нет»?! Он еще спрашивает!
— Ладно, — рассудительно сказал Папаша, — а вот тебе почем знать, что ты сам живой?
— Как же… потому что я… ну, если ты… — он осекся. — Нет, не знаю. Тут ты меня уел.
— Вот видишь, — улыбнулся Папаша.
— Да уж. Спокойной ночи, Папаша. Спокойной ночи, Кыска.
Он отсалютовал смерчику. Крутящийся столб мусора поклонился в ответ.
Перкинса вызвал к себе главный редактор.
— Видишь ли, Пит, — сказал он, толкнув к нему по столу кипу бумаг, — фантазия — это, конечно, хорошо, но пьяного бреда я в газете допускать не намерен.
Перкинс взглянул на подвинутые к нему страницы. «НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД», Питер Перкинс. «Посвисти Ветерку. Прогулки по нашим улицам — весьма пикантная, даже рискованная, забава. Мы пролагаем путь свой сквозь разнообразный мусор, отбросы, окурки и еще менее аппетитные вещи, плотным ковром покрывающие тротуары, а лица наши атакуют более легкие предметы: конфетти с прошлого Хэллоуина, сухие листья и прочее, уже доведенное погодой до неузнаваемости. Но, как бы то ни было, я всегда полагал, будто постоянный круговорот наших уличных залежей заставляет их обновляться по крайней
— А в чем претензия? — агрессивно вопросил Перкинс.
— Привлекать внимание общественности к грязи на улицах — это замечательно, Пит. Только основывай все на фактах.
Перкинс через стол нагнулся к редактору.
— Здесь и так одни только факты.
— Что? Пит, не болтай глупостей.
— Значит глупостей? Так слушай.
И Перкинс поведал об обстоятельствах встречи с Кыской и о том, как была найдена газета 1898 года.
— Пит, ты, должно быть, выпивши?..
— Только кофе да томатный сок. Ей-богу. Чтоб мне света белого больше не видеть.
— А как насчет вчерашнего? Спорю, твой смерчик подошел к бару вместе с тобой.
— Я был совершенно, как стеклышко трезв, и… — Перкинс умолк, чтобы не ронять своего достоинства. — Это — моя статья. Печатай, или увольняй меня.
— Брось, Пит. Не так уж мне важно, кто будет писать — только колонку надо заполнять чем-то посущественнее. Раскопай факты о человеко-часах и средствах, затраченных на уборку улиц, сравни с данными по другим городам…
— Да кто будет читать эту чушь? Вот идем со мной. Сам все факты увидишь. Только погоди минутку — фотографа с собой прихватим.
Уже через несколько минут Перкинс знакомил главного редактора и Кларенса В. Уимса с Папашей. Кларенс расчехлил камеру.
— Его нужно снимать?
— Пока нет. Папаша, можно, чтобы Кыска нам опять показала ту стародавнюю газету?
— Конечно, — старик поднял взгляд и свистнул. — Кыска, Кыска! Иди к Папаше.
Над головой легкий порыв ветра обрел вдруг форму, подхватив клочки бумаги и опавшие листья, и смерчик утвердился на стоянке. Перкинс пригляделся к нему.
— У нее нет той газеты, — удрученно сказал он.
— Принесет.
Папаша выступил вперед, так что смерчик крутился теперь вокруг него. Можно было видеть, как он шевелит губами, но слов было не разобрать.
— Пора? — спросил Кларенс.
— Пока нет.
Смерчик прыгнул вверх и заскакал над цепочкой домов. Главный редактор звучно захлопнул рот.
Вскоре Кыска вернулась. Отбросив все остальное, она несла кусок бумаги — тот самый.
— Пора, Кларенс, — сказал Перкинс. — Сможешь заснять бумагу в воздухе?
— Эге, — хмыкнул Кларенс, поднимая «Спид График». — Чуть назад и так держать, — приказал он, обращаясь к смерчику.
Кыска медлила и, похоже, намеревалась удрать.
— Поверни потихоньку, Кыска, — добавил Папаша. — Переверни — нет, нет! Не так, другим концом кверху.
Бумага разгладилась и медленно поплыла в воздухе, разворачиваясь «шапкой» к объективу.
— Заснял? — спросил Перкинс.
— Эге, — сказал Кларенс. — Это все?