Т. 13 Число зверя
Шрифт:
— Не знал, что у него есть ружье — какого калибра?
— Семь и шестьдесят две, длинный патрон.
— Вот это да! Нам с папой годятся одни и те же патроны!
— Не знала, что у тебя есть оружие, Зебадия.
— Я это особо не рекламирую, разрешения у меня на него нет. Надо будет всем вам показать, где я его держу.
— А пригодится нам дамский пистолет? Стреляет иголками, точнее, мини-стрелами фирмы «Шкода». Дальность небольшая, но они либо отравленные, либо взрываются и разлетаются в стороны. Причем один магазин рассчитан на девяносто выстрелов.
— Дити, что я слышу? Ты кто у нас, мастерица заплечных дел?
—
— Боюсь, он прав.
— О муж мой, я не в состоянии судить, кто прав, а кто нет, ибо все свои представления о правильном и неправильном я усвоила от родителей, а сама прожила пока еще слишком мало, чтобы у меня успели сложиться какие-либо иные представления, не совпадающие с родительскими.
— Дити, твои родители все делали как надо.
— Я тоже так считаю… но это все субъективно. Во всяком случае, мне не пришлось подчиняться закону школьных джунглей — я не ходила в школу, пока мы не переехали в Юту. И я научилась защищаться — с оружием и без. Мы с папой оценили, как ты владеешь мечом. Мулине [31] у тебя безупречные, как часовой механизм. И ты отлично закрываешься.
31
Фехтовальный прием: кругообразное движение клинка.
— Джейк тоже не промах. Он обнажил саблю так быстро, что я и заметить не успел, и рубанул точно над воротником.
— Папа говорит, у тебя выходит лучше.
— Ну… у меня длиннее руки. Зато у него, по-моему, быстрее реакция. Знаешь, мой самый лучший учитель фехтования был примерно твоего роста, и руки у него были не длиннее твоих. Так вот, мне не удавалось даже скрестить с ним клинки — только если он сам того хотел.
— Ты никогда не говорил, где ты учился этому искусству.
— В Ассоциации Молодых Христиан, — усмехнулся я, — прямехонько в центре Манхэттена. В школе я занимался рапирой. В колледже баловался саблей и шпагой. Но вот мечом заинтересовался только на Манхэттене. Почувствовал, что заплываю жирком, и решил им подзаняться. А потом поехал в Европу, в эту свою так называемую исследовательскую командировку, и там познакомился с потомственными мастерами — у которых и отцы, и деды, и прадеды жили искусством фехтования. Пошщ что это не ремесло, а образ жизни — и что мне уже поздно начинать. Ты знаешь, Хильде я наврал: не дрался я на студенческих поединках. Но в Гейдельберге действительно учился — у одного сабельмайстера, который, по слухам, воспитал целую подпольную армию. Вот он и был тот коротышка, с которым мне не удавалось скрестить клинки. Какая у него была реакция! До того я считал, что у меня с реакцией все в порядке.
— По-моему, сегодня ты им владел куда как хорошо!
— Нет, Дити. Ты отвлекла его внимание, я напал с фланга. Эту схватку выиграла ты, не я и не папа. Хотя то, что сделал папа, было гораздо опаснее, чем то, что делал я.
— Мой капитан, не смей на себя наговаривать! Я не желаю это слышать!
Странные существа эти женщины, благослови Господь их нежные сердца: Дити назначила меня героем, и с этим ничего уже нельзя было поделать. Мне оставалось только постараться не слишком ее разочаровывать. Я отрезал себе кусочек яблочного пирога и поспешил сжевать его на ходу, пока я еще не дошел до гаража — есть что-либо в «морге» мне решительно не хотелось.
«Рейнджер» лежал на спине, освобожденный от одежды, вспоротый от подбородка до паха и распластанный. Вокруг валялись многочисленные обрезки внутренностей. Запах стоял омерзительный.
Хильда все еще резала его: в левой руке у нее были щипцы для льда, в правой нож. Обе руки сплошь в зеленоватой слизи. Когда я подошел, она положила нож и взяла лезвие бритвы, не отводя глаз от объекта. На меня она взглянула только после того, как я заговорил.
— Много узнала, Шельма?
Она положила инструменты, вытерла руки полотенцем, тыльной стороной предплечья отвела волосы со лба.
— Зебби, ты просто не поверишь.
— Давай говори.
— Что ж… погляди-ка, — она прикоснулась к правой ноге трупа и обратилась к трупу непосредственно: — Скажи мне, дорогая, зачем тебе этот суставчик?
Я присмотрелся: длинная, костлявая нога имела лишнее колено пониже обычного человеческого, оно изгибалось назад. Такие же сочленения имелись и на руках.
— Ты сказала «дорогая»?
— Я сказала «дорогая». Зебби, это чудище — либо самка, либо гермафродит. Полностью развитая матка, двурогая, как у кошки, по яичнику над каждым рогом. Но ниже есть нечто вроде яичек и какая-то штука, которая сошла бы за втягиваемый фаллос. То есть это девочка, но, скорее всего, в то же время и мальчик. При этом, хотя оно и двуполое, но не самооплодотворяющееся, устройство не позволяет. По-моему, эти твари могут работать и за папу, и за маму.
— По очереди? Или одновременно?
— А что, неплохо было бы, а? Нет, по соображениям механического характера я думаю, что они меняются ролями. Через десять минут или через десять лет, препарат судить не позволяет. Но дорого бы я дала, чтобы увидеть, как они это делают!
— Шельма, ты зациклилась на одной теме.
— Это главная тема. Что может быть главнее продолжения рода? Секс — самый яркий признак развитых форм жизни.
— А как же деньги и телевидение?
— Фи! Вся человеческая деятельность, включая научные исследования, есть либо брачные танцы и забота о молодняке, либо жалкая сублимация неудачников, обреченных природой на проигрыш в единственной игре, какая имеется в городе. Шельма свое дело знает: я сорок два года искала настоящего мужика, чтоб был по мне, и вот — нашла же! Раньше кого я только не соблазняла, а толку-то. Ты, по-моему, тоже доволен, а? Производитель бесстыжий. Если не доволен, смотри у меня: скажу Дити.
— Занимаю пятую позицию.