Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт
Шрифт:
— В этом году, — начала Тристуз, — мода и причудлива и безыскусна, она одновременно проста и прихотлива. Женский костюм теперь может состоять из самых разных материалов, которые встречаются в природе. Я видела очаровательное платье, сделанное из натуральных пробок. Оно, безусловно, затмило те чудные вечерние туалеты из половых тряпок, которые производят такой фурор на показах мод. Один знаменитый кутюрье замышляет запустить в производство английский дамский костюм из обложек старых книг с кожаными переплетами. Это очаровательно. Все литературные дамы захотят такие, и тогда можно будет подходить к ним поближе и шептать любезности им на ушко под видом чтения названий. На шляпах очень модно носить рыбьи хребты. Часто можно видеть восхитительных молодых девушек, одетых в пелерины из Сантьяго-де-Компостелы; их наряд, как
— Спасибо, — сказал Папонат, — вы меня чудеснейшим образом просветили.
— Вы весьма любезны, — ответила Тристуз.
XIV. ВСТРЕЧИ
Прошло полгода. Уже пять месяцев Тристуз Балеринетт была любовницей Крониаманталя, которого она страстно любила все семь дней недели. В благодарность за эту любовь поэтический юноша навеки прославил и обессмертил ее, воспев в чудесных стихах.
«Я была никому не известна, — думала она, — а теперь я знаменита среди всех живущих.
Меня вообще держали за дурнушку из-за моей худобы, слишком большого рта, ужасных зубов, асимметричного лица и криво расположенного носа. А теперь я прекрасна, и все мужчины говорят мне об этом. Прежде смеялись над моей энергичной, порывистой походкой и над моими острыми локтями, которые при ходьбе двигаются, как куриные лапы. Теперь меня находят столь грациозной, что другие женщины подражают мне.
Какие только чудеса не порождает любовь поэта! Но как она тяжела, эта любовь! Какими горестями сопровождается, о чем только не приходится молчать! И все это теперь, когда чудо свершилось, и я прекрасна и знаменита. Крониаманталь — чудовище, за короткое время он промотал свое состояние, он беден и лишен изящества, малейшее его движение обеспечивает ему сотню врагов.
Я больше не люблю его, я больше не люблю его!
Он мне совсем не нужен, мне достаточно моих обожателей. Я постепенно буду с ним расставаться. Но эта постепенность убивает меня. Мне надо уйти, или пусть он исчезнет, чтобы не стеснять меня и ни в чем не упрекать».
Через неделю Тристуз отдалась Папонату; она продолжала видеться с Крониаманталем, но с каждой встречей становилась к нему холодней. Она все реже и реже приходила к нему, а он все больше и больше отчаивался и все крепче и крепче привязывался к Тристуз, ибо ее приходы были единственной его радостью; а в дни, когда она не приходила, он часами простаивал перед домом возлюбленной в надежде увидеть ее. Но если она случайно появлялась, прятался, словно вор, из опаски быть обвиненным в том, что шпионит за ней.
Преследуя Тристуз Балеринетт, Крониаманталь тем не менее продолжал свое литературное образование.
Однажды, бродя по Парижу, он вдруг оказался на берегу Сены. Пройдя через мост, он пошел было дальше, когда заметил прямо перед собой г-на Франсуа Коппе и пожалел, что этот прохожий уже умер. Однако никому не возбраняется беседовать с мертвыми, и встреча была прекрасной.
«Что ж, — сказал себе Крониаманталь, — прохожий он и есть прохожий, а этот прохожий еще к тому же и автор „Прохожего“{155}. Это весьма искушенный и умный стихотворец, имеющий четкое представление о действительности. Поговорим с ним о рифме».
Певец «Прохожего» курил черную сигарету. Он был одет в черное, лицо его было черно, он странно стоял на каменной глыбе, и по его задумчивому виду Крониаманталь тотчас догадался, что он сочиняет стихи. Юноша подошел и, поздоровавшись, сказал ни с того ни с сего:
— Дорогой мэтр, как вы мрачны.
Тот вежливо ответил:
— Это потому, что моя статуя из бронзы. Из-за этого постоянно происходят недоразумения. Например, однажды,
Признав, что я его чернее, Сэм Мак Веа{156} Прошел, на мой гранит своей печалью вея.Видите, какие ладные стихи. Я как раз стараюсь отшлифовать их. Вы обратили внимание на то, что рифма в этом двустишии, которое я только что продекламировал, смотрится гораздо лучше, чем звучит?
— Верно, — сказал Крониаманталь, — потому что говорят «Сэм Мак Ви», так же, как говорят не «Шекспеар», а «Шекспир».
— Что ж, вот кое-что, что поможет делу, — продолжала статуя, —
Три имени своих печальный Сэм Мак Ви На цоколе моем оставил по любви.Видите, здесь есть утонченность, которая должна вас пленить, эта рифма с богатым звучанием.
— Вы меня просвещаете по части рифмы, — сказал Крониаманталь. — И я счастлив, дорогой мэтр, что вы оказались тем прохожим, которого я встретил.
— Это мой первый успех, — ответил металлический поэт. — Правда, я только что сочинил небольшое стихотворение под тем же названием: в нем человек — прохожий — проходит по коридору железнодорожного вагона; он замечает очаровательную особу и, вместо того чтобы прямиком ехать в Брюссель, задерживается с ней на голландской границе. Они
Неделю целую проводят в Розендели, Друг друга распознав в течение недели: Он любит идеал, она — реальность, и В любви им, видимо, не может повезти.Я обращаю ваше внимание на эти два последних стиха: хотя они хорошо рифмуются, в них содержится легкий сдвиг, который заставляет почувствовать тонкий контраст между богатством мужских рифм и мягкостью женских.
— Дорогой мэтр, — продолжил Крониаманталь, чуть повысив голос, — расскажите мне о свободном стихе.
— Да здравствует свобода! — вскричала бронзовая статуя.
Попрощавшись, Крониаманталь пошел дальше в надежде повстречать Тристуз.
На другой день Крониаманталь бродил по бульварам. Тристуз не пришла на свидание, и он надеялся встретить ее в модной чайной, куда она иногда заходила с друзьями. Когда он сворачивал на улицу Лепелетье, к нему подошел господин в жемчужно-сером котелке и сказал:
— Сударь, я собираюсь реформировать литературу. Я нашел возвышенный сюжет: речь идет об ощущениях, испытанных юным, хорошо воспитанным бакалавром, который издал непристойный звук в обществе дам и молодых особ благородного происхождения.