Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки
Шрифт:
Жерар де Нерваль создал «Химеры».
«И поскольку, — писал он Александру Дюма, посвящая ему „Дочерей огня“, — вы имели неосторожность процитировать один из сонетов, сочиненных в том состоянии „надприродной“, как выразились бы немцы, мечтательности, придется вам познакомиться с ними со всеми. Вы найдете их в конце тома. Они ничуть не более темны, чем метафизика Гегеля или „Достопамятное“ Сведенборга, и утратили бы свое очарование при попытке их объяснить, если такое возможно, так что признайте за мной хотя бы заслугу выразительности; последнее безумие, которое, вероятно, остается мне, это вера, что я поэт, — ну, а исцеляет меня пускай критика».
Все совершенно верно. Некоторые поэты имеют право оставаться необъяснимыми, и, по правде сказать, те, что кажутся такими ясными, оказались бы не менее темны, если бы кто-то пожелал углубиться в подлинный смысл их стихотворений.
И, однако, какой восхитительный и мистический свет божественно наполняет те несколько сонетов, которые «утратили бы свое очарование при попытке их объяснить, если такое возможно», несколько сонетов этого меланхолического самоубийцы, повесившегося на шнурке от белого корсета
КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ [233]
Константин Бальмонт, большой русский поэт, который семь лет провел в Париже, в изгнании [234] , только что вернулся на родину. Его возвращение было триумфальным, начиная прямо от границы, куда приветствовать его прибыла польская депутация.
В Москве, на вокзале, его встречали главы различных литературных школ, в окружении многочисленных представителей элиты, а также молодых литераторов и художников, жаждущих воздать почести своему кумиру. Бальмонта засыпали цветами, ему рукоплескали, в его честь устроили шумную овацию. Но будучи человеком скромным, этот большой поэт был так взволнован доказательствами всеобщей любви, что было заметно, каких усилий стоит ему сдерживать слезы.
233
Опубликовано там же 1 августа 1913 г.
234
В декабре 1905 г., после революционных событий в России, в которых К. Бальмонт, по его собственным словам, «принимал некоторое участие… больше — стихами» и ощущая себя возможной жертвой репрессий, поэт нелегально уехал во Францию и провел за границей семь с половиной лет. В феврале 1913 г., когда в связи с трехсотлетием дома Романовых была объявлена амнистия для политических эмигрантов, Бальмонт возвратился на родину. Любопытно сравнить текст заметки Аполлинера с многочисленной газетной информацией того времени, посвященной приезду Бальмонта в Москву: «На Брестском вокзале его встречали родные, друзья, московские литераторы во главе с Брюсовым, газетные репортеры и фотографы и просто любители поэзии» (среди них был юный Маяковский). Из газетной хроники узнаем, что жандармский ротмистр не допустил произнесения приветственных речей и что «К. Д. Бальмонт бросал в толпу ландыши» (Орлов Вл. Бальмонт. Жизнь и поэзия. В кн.: Бальмонт К. Д. Стихотворения. Л., 1969. С. 33).
К нему приближаются и начинают речь: «Семь лет отсутствия…» Вмешивается полицейский чин, корректный, но непреклонный: «Выступления и публичные собрания запрещены». Кто-то протестует. Офицер, сам испытывающий неловкость от своей роли, добавляет: «У меня распоряжение… Я не имею права наблюдать, как…» — «Тогда наблюдайте лучше за движением автомобилей!» — иронизирует какая-то дама. Он снисходительно отворачивается: это тут же используют для импровизированного чтения стихов:
Жизни податель, Светлый создатель, Солнце, тебе я пою!.. [235]235
Стр. 298 Солнце, тебе я пою!.. — Из стихотворения К. Бальмонта «Гимн солнцу» (сборник «Только любовь», 1903).
Подают автомобиль, и толпа на улице растет как снежный ком. Лирического изгнанника настойчиво просят подарить на память цветок. Поэт улыбается и бросает окружающим цветы, которые те выхватывают друг у друга из рук. Снова крики «ура!», снова овации, и вот автомобиль трогается с места и солнечным весенним утром под воскресный благовест мчится по городу в сердце России, окруженный сотней тысяч золотых куполов.
Следующая неделя проходит в собраниях, празднествах, торжественных встречах; что ни день приходят телеграммы и письма с приветствиями возвратившемуся поэту.
Однако, принимая все эти почести, Бальмонт не забыл Францию и французских друзей — он говорил о них уже в первых интервью и называл среди них самых близких: Рене Гиля [236] , который перевел Бальмонта на французский язык, [237] и Поля Фора, стихи которого он сам переводил в начале своего творческого пути и чьи новые произведения переводит по сей день [238] .
В России у всех на устах братская дружба, которая связывает Бальмонта и «Короля поэтов». К тому же и тот и другой дебютировали в литературе в один и тот же год [239] .
236
Гиль Рене (1862–1925) — французский поэт, бельгиец по происхождению, один из теоретиков символизма; в начале века через К. Бальмонта и В. Брюсова был тесно связан с русской литературной жизнью.
237
Имеются в виду журнальные публикации. Книга К. Бальмонта «Избранные стихотворения», переведенная А. де Гольстейном и Р. Гилем, вышла в Париже только в 1916 г.
238
Наиболее известные переводы Бальмонта из Поля Фора, «Песенки», были опубликованы в журнале «Новый Путь» (1903,№ 8).
239
Первое выступление Бальмонта в печати состоялось в 1885 г. В 1894 г. вышла первая (не считая уничтоженного самим автором «Сборника стихов» 1890
ФРАНСИС КАРКО [240]
Франсис Карко [241] — молодой писатель; он любит изображать изящный цинизм, но в глубине души очень чист и скромен.
Это великий труженик, у которого еще хватает времени ночи напролет бродить с г-ном Луи де Гонзагом Фриком [242] . Так, во время ночных прогулок он возродил в своих стихах тему курительной трубки, дорогую поэтам-фэнтезистам XIX века [243] .
240
Опубликовано там же 1 июня 1914 г.
241
Карко Франсис(наст, имя Франсуа Каркопино-Тюзоли, 1886–1958) — поэт, прозаик. Родился в Новой Каледонии, со студенческих лет обосновался в Париже и прославился описанием быта парижской богемы, а также биографиями художников и писателей. С Аполлинером их связывали дружеские отношения. В частности, сохранилось письмо от 2 июня 1914 г., адресованное Аполлинеру, в котором Карко благодарит его за публикуемую статью.
242
Фрик Луи де Гонзаг (1883–1961) — писатель, один из друзей Аполлинера по коллежу Сен-Шарль в Монако, где они вместе учились; впоследствии оба сотрудничали в журнале «Фаланга».
243
«Трубка поэта» была одной из излюбленных тем декадентской лирики; введенная в литературный обиход Шарлем Бодлером в сонете «Трубка» («Я — трубка автора стихов»), она восходит к знаменитому сонету Антуана де Сент-Амана (1594–1661)с тем же названием. Поэты «фэнтезисты» — Поль-Жан Туле, Тристан Дерем, Франсис Карко, Леон Веран и др., объединившиеся в 1911 г., подхватили многие мотивы, которые были свойственны «проклятым» поэтам.
Г-н Карко замечательно изображает Майоля [244] ; впрочем, к тому же он великолепно поет всякие песенки и очаровательно танцует.
Он очень организованный, дома у него чистота, и каждый раз, публикуя новую книгу, он рассылает ее во все газеты и журналы.
Для женской публики г-н Карко олицетворяет идеал современного молодого человека: он невысок, худощав, бледен, а улыбка его такова, что кажется, сейчас он произнесет эпиграмму, но вместо этого производит на свет мадригал, ибо с удовольствием отдается нежному жанру. Главными его друзьями считаются или считались прежде гг. Газаньон, Жан Пеллерен [245] , Тристан Дерем, Л. де Г. Фрик, Клодьен и др.
244
Майоль Феликс (1872–1941) — шансонье.
245
ГазаньонЭдуар, Пеллерен Жан (1885–1921), Дерем Тристан(наст. имя Филипп Юк, 1889–1941), Клодьен(наст. имя Робер де ла Вессьер, 1880–1937) — поэты крута «фэнтезистов».
Некоторые пороки, каковым он тайком предается, окружены ореолом святости, но на ней лучше не настаивать.
Он предпочитает итальянские рестораны, в частности, один такой на улице Мартир, где его можно встретить с гг. Марио Менье и Марком Брезилем [246] . Там эти господа остроумно беседуют об искусстве и литературе.
Еще г-н Карко часто посещает цирк Медрано; он так любит клоунов, что в конце концов и сам стал немного походить на них своей бледностью и прической.
246
Менье Марио (1880–1960), Брезиль Марк (1882—?) — писатели.
Он ценит простую и жестокую литературу и ищет живописную сторону в реальности, существующей вокруг него.
С г-ном Мак-Орланом [247] , автором только что появившегося «Желтого смеха», он разделяет особенную любовь к песням Иностранного легиона.
Франсис Карко родился в Нумеа в 1886 году. Первые сильные впечатления его детства относятся к канакам. Он очень хорошо помнит этих негров с асимметричными головами, сплющенными черепами, взъерошенными волосами и налитыми кровью глазами. Он вспоминает о popin'ees,или канакских женщинах, чьи животы выглядят как многочисленные параллельные линии, а кожа свисает, словно передник. Он вспоминает о чудесных раскрашенных богах Новой Каледонии, о выразительных скульптурах, выполненных с таким чувственным искусством, что они поражают нас и наполняют восхищением, отчего и сегодня мы ищем их с эстетической страстью, подобной той, с какой ученые роют эллинскую землю в надежде обнаружить в ней фрагменты античных богов. В его воспоминаниях возникают то негр Аронда, танцевавший в солнечной тени, то сражения, которые порой устраивали прямо в городе Нумеа независимые и враждующие племена канаков.
247
Мак-Орлан Пьер— см примеч. к книге «Слоняясь по двум берегам»; один из первых его романов «Желтый смех» (1914)принес ему широкую известность.