Т.1. Избранная лирика. Груди Тиресия. Гниющий чародей

Аполлинер Гийом

СИЛА ЗЕРКАЛА

Презренный, как-то раз я подглядел тайком, Как Линда в зеркале собою восхищалась. И вот я покорен прекрасным двойником — Изменника во мне открыла эта шалость. Я прежде полагал, что нет ей равных, но Мне зеркало в тот миг на все глаза открыло; И сердце дрогнуло мое, соблазнено Лицом, которое теперь мне тоже мило. С тех пор я сравнивать пытаюсь без конца, Едва захочется ей в зеркало всмотреться, Два вожделенные, два юные лица, Но выбрать не могу — нет смелости у сердца. Да, я в сомнении твержу себе: ответь, Неужто копия милей оригинала? Я вижу, что она готова умереть, Чтобы еще живей ее сестра предстала. Я попросту пленен волшебным двойником, Всей этой точностью, почти невыносимой, Всей этой живостью и лживостью притом, И каждой черточкой, мучительно красивой! Но жизни не дано расплавить льда зеркал, Все застывает в нем — и зеркало без меры Не раз дурачило того, кто полагал, Что любит женщину, но был в плену химеры.

КЛАД

Жила принцесса

молодая, Давным-давно, сто лет назад. В каком краю? И сам не знаю. Жила принцесса молодая — Однажды чародейка злая Принцессу превратила в клад. Жила принцесса молодая, Давным-давно, сто лет назад. Колдунья в землю клад зарыла — Такие были времена. Да, в клад принцессу превратила И в землю этот клад зарыла, Там так уныло, так постыло — А на земле цветет весна! Колдунья в землю клад зарыла — Такие были времена. «Принцесса, я — лесная фея! — Вдруг зазвучало под землей, Все ласковее, все нежнее. — Принцесса, я — лесная фея, Как луговой цветок, в траве я, Моя бедняжка, что с тобой? Принцесса, я — лесная фея!» — Вдруг зазвучало под землей. «Лишь тот, кто смерти не боится, Кто смел и юн, тебя спасет, — Пропела фея, словно птица, — Лишь тот, кто смерти не боится, Тот, кто рискнет в тебя влюбиться, А золотом — пренебрежет. Лишь тот, кто смерти не боится, Кто смел и юн, тебя спасет». Сто лет его ждала принцесса И услыхала звук шагов: Смельчак, явился он из леса, Сто лет его ждала принцесса — Был храбр, но не богат повеса, Он клад забрал и был таков. Сто лет его ждала принцесса И услыхала звук шагов: Была невидимой бедняжка — Ее он бросил в кошелек. Ах, до чего ей было тяжко! Была невидимой бедняжка. Убил повесу побродяжка, Взял кошелек — и наутек. И горько плакала бедняжка — Ее он бросил в кошелек. Стал кошелек ей как могила, А крикнуть не хватало сил. Вослед им только буря выла: Стал кошелек ей как могила, Но некто видел все, что было, Догнал убийцу — и убил. Стал кошелек ей как могила, А крикнуть не хватало сил. Ее спаситель был поэтом. Вскричал: «Дороже клада нет! Он греет душу, но при этом (Хоть был он бедным, но поэтом) Любовью лучше быть согретым…» Тут дева и явись на свет — Ее спаситель был поэтом. Вскричал: «Дороже клада нет!» Вот вам история простая Принцессы, жившей век назад. Как ее звали? Сам не знаю. Вот вам история простая Про то, как чародейка злая Принцессу превратила в клад. Вот вам история простая Принцессы, жившей век назад.

«И я ее увидел въяве…»

И я ее увидел въяве: Еще по-детски шепелявя, Всегда грустна, всегда в растраве — Какой тоской? И с чем вразлад? — Она так искренне скучала, Ей все чего-то было мало, Она «Люблю!» сказать мечтала, Боясь, что скажет невпопад. И вот мы в сумерках сидели, И жабой кресло у постели Во тьме казалось — в самом деле, Был мир унынием объят. Так тосковали неустанно Когда-то фея Вивиана ^{15} И Розамунда ^{16} , дочь тумана, Но Линда краше во сто крат. А мне, чья мысль всегда готова Принять, взлелеять все, что ново, Кто может вырастить из слова, Как чародей, волшебный сад, Кому подвластен, тайный, весь он, Мне, знатоку баллад и песен Сирен, чей голос так небесен, Мне мрак и скука не грозят. Тоска, сильны твои объятья Для сердца, что хотел познать я. Тоска — безвластие, проклятье, Ее приход бедой чреват. Пусть эти руки расцветают, Как незабудки, и сияют, Глаза внезапно оживают, И явит пробужденный взгляд Принцессу, фею, чаровницу, В душе которой смерть томится, — В карету жаба превратится, И жизнь случится наугад.

«Вы уезжаете — о чем тут говорить?…»

Вы уезжаете — о чем тут говорить? Пересчитаю вновь по осени потери. О шепелявая мадонна, к вашей двери Приду, как верный пес, вас ожидать и выть. Вы уезжаете — о чем тут говорить? Здесь все о вас без вас напомнит мне до дрожи: К торговцам золотом, как прежде, забреду, Все их сокровища, все перлы на виду — На ваши ноготки и зубки так похожи! Здесь все о вас без вас напомнит мне до дрожи. Я ваши локоны увижу вслед лучам Луны, когда о вас вздохну безлунной ночью. Вы уезжаете, но вижу я воочью Мою звезду, мое светило по ночам И ваши локоны увижу вслед лучам. Опять по осени, листвою зашуршавшей, Я платья вашего припомню шорох — и Опять почувствую, как вы близки, легки, И свежестью цветов запахнет лист опавший По осени, опять листвою зашуршавшей. Мадонна томная, когда не будет вас, Осыпавшийся лист и тот о вас расскажет, Но вы забудете меня, и нас не свяжет Уже ничто — ни ночь, ни отзвучавший вальс, Мадонна томная, когда не будет вас.

ТЕРЦИНЫ ДЛЯ ВАШЕЙ ДУШИ

У вас душа — дитя: ее бы укачать, Я слишком во плоти для этого фантома, Чуть что готового исчезнуть, замолчать; Я был бы рад воспеть с искусством Хризостома ^{17} Всю вашу красоту, чья видимая часть И то загадочна, и то полузнакома. Она как монастырь, в котором дремлет страсть,— Нужна особенная хитрость, непростая, Чтобы открыть врата и в монастырь попасть. Один предложит вам сокровища, желая Вас ими приманить и внутрь войти скорей; Потом другой вскричит с коварством: «Обожаю Закаты, вечера, покой монастырей, Где отзвук слышится, как память, протяженный…» Но будет попусту стучаться у дверей. У вас душа нежна и пахнет анемоной, У вас душа хмельна, как поцелуй в огне, У вас душа — лазурь воды незамутненной; Я знаю, аромат растает как во сне, Похитят поцелуй, что драгоценней клада, И зачерпнут воды — я знаю, в глубине Таятся, скрытые, и нежность, и прохлада. О, быть на берегу, склоняясь, как цветок, Над этим озером, — ну что еще мне надо? Дитя, у вас душа — инфанта: видит Бог, Ей тяжела парча, ей сон глаза туманит, Ей хочется поспать, малышке, под шумок. Дитя, у вас душа — инфанта: так и тянет Ее под сень ветвей, где отдыхает знать; Дитя, у вас душа властительницей станет. У вас душа — дитя: ее бы укачать.

ПРОЩАЛЬНЫЕ СТИХИ

Когда весна пройдет, а осень уничтожит Всю вашу красоту, когда в матроне злой И раздражительной никто признать не сможет Инфанту, девочку, прославленную мной, Пусть в сердце ледяном, любовью не согретом, Я оживу опять — иной, чем в наши дни: Года приносят блеск и красоту поэтам, Все то, что в юности так жаждали они. С годами женский взор становится туманным, Морщинки на висках плетут за нитью нить, И если осень лет дано прикрыть румянам, То облик старческий от зорких глаз не скрыть. И усмехнетесь вы — ну что на ум пришли вам За бредни! — «В девятьсот каком-то там году Меня любил поэт — и был он молчаливым, И некрасивым был в каком-то там году…» Увы, я некрасив, а вы всех смертных краше И ждете рыцаря, обещанного вам, Который оживит желанные миражи ^{18} , Где счастье быть вдвоем под стать волшебным снам. Сеньоры знатные склонятся перед вами ^{19} , За ласку посулят алмаз и изумруд, — Потом, от вас вдали, с разбитыми сердцами, Как тени бедные и бледные умрут…

ИЗ «РЕЙНСКИХ СТИХОВ»,

НЕ ВОШЕДШИХ В КНИГУ «АЛКОГОЛИ» ^{20}

ЭЛЕГИЯ

Слетались облака и стаи птиц ночных На кипарисы Бриз кружил благоговейно Как у возлюбленных сплетая ветви их Как романтичен был тот домик возле Рейна С такими окнами большими и с такой Крутою крышею где флюгер басовито Скрипел в ответ на шепот ветра Что с тобой А ниже на дверях была сова прибита Над низкою стеной бриз пел и выл взахлеб А мы болтали и читали то и дело На камне выбитую надпись в память об Убийстве Ты порой на камне том сидела — Здесь в тысяча шестьсот тридцатом убиенный Почиет Готтфрид молодой В душе невесты он пребудет незабвенный Усопшему Господь навек даруй покой — Гора вдали была обагрена закатом Наш поцелуй как сок смородиновый тек И ночь осенняя мерцающим агатом В слезах падучих звезд легла у наших ног Сплетались крыльями любовь и смерть над нами Цыгане с песнями расселись у костров Мчал поезд глядя вдаль открытыми глазами Мы вглядывались в ночь прибрежных городов

СТРАСТИ ХРИСТОВЫ

У придорожного Христа стою опять я Крест почернел коза пасется у распятья А хутора вокруг томятся от страстей Того кто вымышлен но мне всего милей Лачуги вразнобой видны на заднем плане Коза глядит с тоской как под вечер крестьяне Покинув бедный лес оставив нищий сад Бредут усталые уставясь на закат Пропахший скошенной травой сухой и пряной Как бог языческий округлый и багряный Под стать моей душе уходит солнце в ночь Ни людям ни Христу ее не превозмочь

СУМЕРКИ

Руины Рейна-старика Здесь тень здесь мы нежны и кротки Но открывает нас река И поцелуи шлют нам с лодки Внезапно как любовь на нас Нисходит вечер на руины И нам являются тотчас То нибелунги то ундины По виноградникам ночным Разносятся хмельные пени Там гномы пьют Все мало им Не бойся слушай Рейна пенье

ПРЫЖОК В ВОДУ

За жемчугом речным вниз головой сквозь воду То голубую то как охра в непогоду Тень впереди тебя летит в стальную мглу Рога трубят Тра-ра ветра гудят У-у Вниз головой глаза открыты промельк плоти И ноги буквой «V» распахнуты в полете А корабли плывут волне наперерез И поезд берегом ползет прополз исчез

ПАРОМЫ

По Рейну движутся паромы Весной и летом там и тут На них паромщики как дома И тянут лямку и живут За годом год снуют паромы Покуда не уснут на дне Влекут их цепи в глубине Невидимы и невесомы Паромщик в будке день-деньской Проводит на лежанке сгорбясь Святого Христофора ^{21} образ Да перед ним цветы весной Да четки да его услада Две-три бутыли под столом С прозрачным золотым вином Иного старику не надо Когда же колокол зовет С ночного берега порою Под ливнем или под луною Паромщик крестится и вот Встает обувку надевает Гремит цепями гонит сон Святого Христофора он Себе на помощь призывает Входите все И ты Христос И вы ребята и красотки Здесь места больше чем на лодке Вам для любви молитв и слез А все ж ему милей картина Карет погруженных на борт Все вдоль реки плывут Он горд Что правит поперек стремнины До смерти кружат по волне Паромщики снуют паромы В воде их цепи невесомы И не видны на глубине До изнуренья до истомы Тяни паром тяни паром Туда оттуда чередом По Рейну движутся паромы