Та, что правит балом
Шрифт:
Какое-то время я продолжала сидеть, с отвращением глядя на свои потные руки.
— Да-а… — протянула я с печалью. — От любви меня ломает покруче, чем от гнева моего дорогого друга. Надо с этим что-то делать, — покачала я головой.
А что с этим вообще можно сделать? Никуда не ехать, остаться дома? Или идти к Виссариону? Но все равно ведь поеду, не сегодня, так завтра, завтра будет только хуже. Я встала, подхватила ключи от машины, и тут взгляд опять натолкнулся на мое отражение в зеркале. Господи, что на мне надето? А прическа? В общем, я бросилась в ванную. Все валилось
В конце концов я выбралась из дома с ощущением полнейшей пустоты внутри. В таком состоянии люди спать ложатся, если не желают вскрыть себе вены, а я на любовное свидание… Впрочем, у Павла на этот счет свои соображения, так что неплохо бы все-таки по дороге придумать приличный предлог для своего визита.
Дом, где жил Павел, я нашла с трудом. Глухой переулок в рабочем районе, старое пятиэтажное здание из красного кирпича, двор как колодец. Я вошла в подъезд и начала подниматься по лестнице. Нужная квартира оказалась на третьем этаже. Я глубоко вздохнула и позвонила. Дверь открыли, и я увидела девушку лет двадцати, очень красивую, со смуглым курносым личиком и озорными глазами. Она была в пушистом халатике и с полотенцем на голове. Девушка удивленно взглянула, а потом спросила:
— Вам кого?
А я молчала, точно язык проглотила. С языком был полный порядок, но произнести хоть слово сил не хватало. Я была не просто растеряна. Уместнее употребить слово «раздавлена». Несмотря на слова Ника о том, что Павел живет у какой-то шлюхи, наличие в его жизни женщины явилось для меня полной неожиданностью. Признаться, я плохо представляла себе, как живет Павел, все думала о нем, думала.., но думала о нем и о себе, а у него оказалась своя особая жизнь, и эта красивая девушка тоже.
— Вам кого? — повторила она, а я окончательно смешалась, потому что не знала, как спросить Павла, он ведь вполне мог назваться девчонке другим именем (почему-то я была уверена, что он явился в город с липовыми документами). Я даже обрадовалась этому обстоятельству, хотела извиниться и уйти, но тут дверь открылась шире, и показался Павел: в джинсах, босой, в расстегнутой рубашке.
— Это ко мне, дорогая, — сказал он и кивнул мне:
— Заходи.
И я вошла, чувствуя свою абсолютную ненужность в его доме, в этом своем дурацком костюме за сумасшедшие деньги, с прической, маникюром и прочей чушью. Девушка с любопытством разглядывала меня и сказала, точно опомнившись:
— Пожалуйста, проходите в комнату. — И чуть заметно усмехнулась, глядя на Павла, а тот пожал плечами, точно хотел сказать: «А что поделаешь, не гнать же ее в самом деле?»
— Лучше на кухню, — предложил он. — Мы хотели чай пить, вот и посидим по-домашнему.
— Проходите, проходите, — улыбнулась девушка.
— Спасибо, — сказала я и испугалась, что она услышит, как у меня клацают зубы, так сильно меня трясло.
Друг за другом мы прошли в крохотную кухню. Девушка быстро расставила чашки, разлила чай, спросила весело:
— Ты нас познакомишь?
— Это Юля, — кивнул он на меня. — Мы когда-то жили по соседству.
Девушка замерла рядом с ним, положив руку ему на плечо, а он поглаживал ее ладонь, разглядывая меня.
— Вот как, очень интересно. — Девушка замолчала, а я придвинула чашку, пряча взгляд. — Угощайтесь. Может быть, хотите пирожных?
— Не суетись, — перебил ее Павел.
— Не обращайте внимания, — ответила она. — Он совершенно невыносим, когда у него плохое настроение.
— Извините, — смогла произнести я. — Я, наверное, не вовремя. В общем-то, дело у меня пустяковое, мы могли поговорить по телефону.
— Мы все равно бездельничали, и гости бывают у нас не часто.
Девушка села рядом со мной, пододвинула ближе ко мне вазочку с вареньем. Я быстро огляделась. Маленькая кухня, чисто, уютно. Было в обстановке что-то спокойное, тихое, что-то такое непривычно домашнее, чего никогда не было у меня. И Павел, и эта девушка рядом с ним были так красивы, и так хорошо им было вдвоем в этой теплой квартире, что в то мгновение ничего, кроме грустной зависти, я не почувствовала и только потом поняла, как нелеп, как глуп мой визит сюда. «Вот уж точно, — подумала я, — надо знать свое место».
А вокруг каждая вещь: шторы на окнах, чайник на столе, полотенце, небрежно брошенное на спинку стула, даже работающий телевизор за стеной, — говорила о человеческом счастье. И мне захотелось зажмуриться и закричать от ужаса, потому что никогда не сидеть мне вот так в своем доме, среди привычных вещей, не слышать детской возни и веселого голоса сына и не любить просто, буднично своего ребенка, своего мужа.
Я боялась открыть рот, чтобы не закричать, боялась, что они увидят мои дрожащие руки… Звон чашки вывел меня из оцепенения, тонкий фарфор разлетелся вдребезги, а я смотрела на свои скрюченные пальцы, закусив губу, на разбитую чашку у своих ног, на подол юбки, залитый чаем, мне было горько и страшно, и слезы потекли по моим щекам, стекая по шее. Мне было стыдно перед этими людьми за свое некрасивое жалкое лицо, и я прошептала:
— Простите, я не хотела…
— Да что вы, бог с ней, с чашкой, расстраиваться из-за таких пустяков…
Вика схватила полотенце и попыталась оттереть мою юбку.
— Надо солью посыпать, костюм, наверное, дорогой.
— Ерунда, — пробормотала я, с благодарностью принимая ее помощь, быстро вытерла лицо, размазав косметику, постаралась улыбнуться и от этого выглядела еще более жалкой.
— Вот что, — хмуро сказал Павел, посмотрев на Вику. — Оставь нас на минутку.
Она повернулась к нему, хотела что-то сказать, но вышла из кухни.
— Ну, — повернулся он ко мне, — что за разговор? — В его взгляде были брезгливость и еще скука.
— Мне.., я лучше пойду, — ответила я, поднимаясь.
Он тоже встал из-за стола.
— Вызвать тебе такси?
— Спасибо, я на машине.
— Прощай, — сказал он, распахивая входную дверь.
Я шагнула в коридор, за моей спиной щелкнул замок, а я вздрогнула. Хотела бежать, но не смогла, привалилась к стене и закрыла глаза.
Не знаю, сколько бы я так стояла, но тут услышала голоса. Сначала Викин: