"Та самая Аннушка". Часть первая: "Аннушка и ее Черт"
Шрифт:
Я на таком взводе, что выстрелил раньше, чем понял, куда. Что-то мелькнуло, двигаясь в темноте, прицел подсветил, я нажал триггер спуска.
«Хлобысь!» — шарахнула винтовка.
— Твою мать! — выругалась Аннушка.
— Сюда бегом! — заорал я.
Ну всё, теперь хоть песни пой — девушка бежит, в одной руке у неё пистолет, в зубах фонарик, а за собой она тащит волоком огромный бидон, звенящий об рельсы, как колокол. Цирк с конями.
«Хлобысь!», «Хлобысь!», «Хлобысь!» — я всё ещё не вижу, во что стреляю. Чёрные тени в темноте. Цифровой прицел винтовки реагирует не то на движение,
— Что там? — кричит снизу дотащившая бидон Аннушка.
— Какая разница? — кричу в ответ я. — Надо валить!
Лично я спокойно обойдусь без уточнения угрозы. Буря на поверхности уже не кажется такой опасной — подумаешь, ветер с песком…
Тени в темноте движутся быстро, по ломаной траектории, с незнакомой винтовкой я не могу понять, попадаю или нет.
— Без бензина не уйду! — девушка поднимает пистолет и стреляет. В цистерну с бензином, на которой сижу я.
— Ты охренела?
— Спокойно! Просто дырка! — подставляет бидон под струю.
— Сама ты это слово… — ругаюсь я, но тихо, про себя. Не полыхнуло же.
«Хлобысь!», «Хлобысь!», «Хлобысь!» — да что это там бегает такое резвое?
Бидон набирается медленно, но у Анушки хватает ума не стрелять ещё раз. Одно дело, когда цистерна закрыта, и другое, когда бензин уже на воздухе. Я прикидываю угол, прикладываюсь из винтовки… «Хлобысь!», «Хлобысь!»
— Ты охренел? — теперь орёт уже Аннушка.
— Пара дырок, — отвечаю я.
Высокоскоростные пули прошили ёмкость по прямой, как я и рассчитывал, теперь снизу три дырки и вверху две, через которые подсасывает воздух. Потекло резвее.
Дурниной заорала чуйка, и я скатился с площадки на долю секунды раньше, чем на неё приземлилось что-то тяжёлое. Я не разглядел что, потому что фонарик был выключен, а ночной прицел смотрел в другую сторону. Судя по тому, как вздрогнула цистерна и скрипнула платформа, штука неслабая.
— Что случилось? — Аннушка беспорядочно машет фонариком, больше мешая, чем помогая.
Я сверзился, к счастью, не на рельсы, — с высоты вагона переломал бы себе всё, — а на площадку ниже. Всего-то метра полтора пролетел, но жопу отбил — мама не горюй. Смягчить падение было нечем — берёг винтовку, из которой немедленно выпалил, не целясь, куда-то вверх в темноту. «Хлобысь!»
Оттуда донёсся неприятный низкий звук, нечто среднее между шипением и рычанием. Кажется, я во что-то попал.
«Хлобысь!» — прицел обозначил контур, и я пальнул сквозь цистерну. Она в ответ плюнула струйкой бензина. Вверху зашипело-зарычало активнее. К моему крайнему неудовольствию, аналогичные звуки послышались снизу.
«Ба-бах!», «Ба-бах!» — выстрелила во что-то Аннушка. Здесь становится совсем неуютно.
Полусвалился-полускатился вниз по железному трапу. Бидон заполнен чуть больше, чем наполовину.
— Чёрт с ним, хватит! Валим! — кричу Аннушке.
Она закрывает бидон,
— Сука, тяжело!
Я хватаюсь за вторую — и правда, ёмкость литров на восемьдесят, веса в ней сейчас с полцентнера, а девушка хоть и спортивная, но лёгкая.
Дёргаем в разные стороны. Я — к тоннелю, по которому мы пришли, она — в противоположную.
— Ты куда тащишь, блин! — кричим друг на друга.
— Давай за мной, я знаю, что делаю! — заявляет Аннушка, и я киваю. Лично я понятия не имею. По тоннелю бежать далеко, а как потом поднять на поверхность бидон по узкой крутой лестнице, у меня ни единой идеи. Боли на адреналине не чувствую, но сомневаюсь, что купание в бензине пошло ноге на пользу.
Бежим к двери той кладовки, откуда она вытащила бидон. Меня таки хватает на этот рывок, причём, по пути я ещё стреляю, держа винтовку одной рукой, ориентируясь больше на интуицию, чем на прицел. Из темноты шипит-рычит. Аннушка размахивает пистолетом, но, к счастью, воздерживается — воздух густой от паров бензина и ещё какой-то вонючей и, судя по запаху, горючей дряни, которая течёт из простреленных мной цистерн. Под ногами хлюпает такая смесь всего, что я боюсь за ботинки. Когда стальная створка за нами захлопывается, я падаю на пол, едва не теряя сознание от боли. Нога всё.
— Сейчас, сейчас… — девушка гремит каким-то железом, — вот, не влезут. Ты как, солдат?
— Хреново, — признаюсь я. — Отбегался.
— Фигня, справимся.
В дверь что-то неприятно заскреблось. Я включил фонарик, посветил — створка толстая, изнутри штатный засов. Они-то не влезут, а мы?
— Тут есть второй выход, — пояснила Аннушка. — Я ж не дура. Спасибо, что доверился, объяснять было некогда.
— Своих идей у меня не было. Впрочем, к выходу мне теперь разве что ползти.
Культя полыхает огнём, смотреть, что с ней стало, совершенно не хочется.
— Спокойно, солдат, у меня полно идей. У меня всегда полно идей! — девушка бодра и спокойна, никакой паники. Поменяла магазин в пистолете и стоит себе, подбоченившись, в свете фонарика. Хороша чертовка.
В дверь заскреблось сильнее, я навёл на неё винтовку и выстрелил, пробив полотно насквозь. С той стороны зашипело-зарычало, зато перестало скрестись.
— Что это за хрень?
— Какие-то твари размером с большую собаку, — сказала Аннушка. — С очень большую. Лысые. Чёрные. Зубастые. Кажется. Я плохо разглядела.
— Интересно, что они жрут в те дни, когда никто не приходит за бензином? — риторически поинтересовался я.
— Может, друг друга? — оптимистично предположила девушка.
— Я не знаток биологии, но, кажется, это так не работает. Впрочем, плевать мне на их рацион, главное, чтобы он не пополнился нами. Ты говорила про идеи? Самое время их озвучить.
— Ну, пока они достаточно приблизительные, — призналась Аннушка. — Для начала я посмотрю, куда ведёт та дверь.
Она посветила на стальные воротца поменьше в задней части помещения.