"Та самая Аннушка". Часть первая: "Аннушка и ее Черт"

Иевлев Павел Сергеевич

— И что за место?

— Да хрен его знает. Город называется Эртум, я туда заезжала несколько раз в море искупаться. Если с развязки взять влево, то как раз скатишься к набережной и городскому пляжу. Если судить по кафе и гостиницам, был крутой курорт. Когда-то. Давно. Но море отличное — чистое, тёплое, погода почти всегда хорошая, фрукты растут, если в сезон попадёшь. Бывало, я тут дня по три зависала, если спешить некуда. Валялась на песочке, загорала, купалась, бродила по улицам, представляя себе, как тут люди жили.

— И как?

— Да как везде, наверное. Но у моря даже люди кажутся не такими противными.

Наверное, тут было прикольно жить. Впрочем, без людей вода чище.

— А есть какое-то место, где ты живёшь? Твой дом?

— Вопрос более интимный, чем фасон трусов.

— Трусы я твои видел.

— Вот я и говорю, более. Трусы мои много кто видел, некоторые даже с меня их снимали, но дом — это совсем другое. В трусы ко мне залезть проще.

— Извини, не буду больше спрашивать.

— Без обид, солдат, но это личное.

Изгиб моста пошёл вниз, опустился к городской застройке, караван съехал с эстакады и нырнул в тень заросших улиц. Буйная южная растительность захватила малоэтажные постройки полностью, превратив их в икебану, в которой с трудом угадывались крыши и заборы. По менее широкой улице, наверное, невозможно было бы проехать. Мостовая покрыта многолетним слоем листьев, по которому тихо шуршат колеса машин.

— Мне нравилось жить у моря, — сказал я. — Запах, шум прибоя, солёный воздух. Но у южного не хотел бы. Здесь всё как-то…

— Слишком, да? — кивнула Аннушка.

— Да, пожалуй. Хорошо приезжать отдыхать, но жить на вечном курорте, мне кажется, утомительно. Я бы с удовольствием поселился на каком-нибудь суровом северном берегу. Тёмное серое море, низкое мрачное небо, злые крики чаек, бьющий в острые скалы прибой. И мой дом на возвышении — не слишком низко, чтобы не заливало в шторма, и не слишком высоко, чтобы выходить на берег в затишье. Там, конечно, никакого пошлого песочка — окатанные морем валуны и крупная галька. Купаться не тянет — вода холодная, волна сильная, но можно гулять вдоль кромки прибоя и смотреть, что выкинул на берег ночной шторм. Что-то пойдёт в камин, что-то — на каминную полку… Камин, я считаю, должен быть обязательно. Кресло с пледом, столик с бутылкой и книжные полки во всю стену. Может быть, ещё проигрыватель с пластинками. Такими, знаешь, виниловыми, круглыми, чёрными. У родителей такой был когда-то, но всё сгорело к чертям, конечно.

— И где ты такой дом видел? — спросила Аннушка каким-то странным тоном.

Я отвлёкся от видов за окном — караван как раз выехал из города в заросшую буйным ковылём степь — и посмотрел на неё. Девушка сняла очки, и её синие глаза сверлят меня с неприятным прищуром.

— Нигде не видел. Но была бы возможность, построил бы себе. А что?

— Ничего, проехали, — она достала из-под сиденья просохшие ботинки и обулась.

— Долго ещё до привала, как ты считаешь? — спросил я, чтобы сменить тему. Раз уж эта её почему-то нервирует.

— Нет, всего четыре перехода.

— Ты знаешь, куда они едут?

— Нет, но я знаю, где привал. Все там останавливаются.

— И что это за место?

— Увидишь. Отстань, солдат, мне надо подумать.

Степь за окнами моргнула и сменилась туманом Дороги, а Аннушка вытянула ноги, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Не то задремала, не то просто не хочет разговаривать. Что я такого сказал-то? Ох уж эти

женщины…

Чёрт, как же она мне нравится!

* * *

С Дороги караван вынырнул в джунглях, из приоткрытого окна потянуло сырым, жарким, приторно-ароматным воздухом. Я встал и задвинул форточку — в таких местах обычно не самые приятные насекомые.

Шоссе узкое, кроны деревьев сомкнулись в сумрачный зелёный коридор, мясистые плети каких-то лиан цепляются за края будки и рвутся, брызгая зелёным соком на стекла. Машины едут медленно, а вскоре и вовсе останавливаются. Аннушка приоткрыла один глаз, огляделась, пожала плечами, закрыла обратно. Через пару минут дверь будки распахнулась, оттуда хлынула волна гнилостно-сладких тропических ароматов. Мирон поднялся по крутой лестнице, прошёл в середину и объявил:

— Так, все мужчины на выход.

— Что случилось? — нервно спросил Карит. — Мы разве приехали?

— Нет, — ответил караванщик, — дерево на дорогу упало. Нужно пилить и оттаскивать.

— Да, конечно, мы сейчас, — беженец пошёл расталкивать немногочисленных соплеменников мужского пола. Дети и женщины смотрели на эту суету с заметным испугом.

На меня Мирон кинул беглый взгляд, с одной ногой я не тяну на дровосека. Аннушку же рассматривал внимательно, но искоса, как бы незаметно. Та не соизволила даже глаза открыть.

Воспользовавшись остановкой, женщины засуетились, стали доставать свёртки с едой, кормить детей. Я понял, что зверски хочу жрать, но просить еду у беженцев было как-то стыдно. Ничего, дотерплю до привала, может, там какой-то общий котёл будет. Пожилая женщина подошла ко мне и спросила:

— Как вы считаете, халь, здесь безопасно выпустить детей в туалет? Мы давно едем, им уже очень надо.

Я прислушался к себе и понял, что мне тоже надо.

— Мне сложно судить, в первый раз здесь, но, думаю, если не отходить далеко от машин, то ничего страшного не случится.

Посмотрел на Аннушку, ожидая подтверждения или предупреждения, но она продолжает делать вид, что спит.

— Прости, — коснулся я её колена.

— Что тебе? — спросила она, не открывая глаз.

— Можно попросить твой пистолет на несколько минут?

— Нет.

Я подождал объяснений, не дождался, запрыгал на одной ноге к выходу. Надеюсь, из джунглей никто не кинется, чтобы откусить мне вторую ногу. Моя чуйка, по крайней мере, молчит.

Сбросил вниз костыли, сполз за ними сам, доковылял до заднего свеса, оросил колесо, упираясь плечом в кузов, чтобы не упасть. Осталось самое сложное — залезть обратно без помощи Аннушки. Похоже, она за что-то на меня дуется, хотя я даже представить себе не могу, за что именно. Но я всегда хреново понимал женщин, даже, как выяснилось однажды, собственную жену. По лестнице замотанные в тряпки тётки спускают таких же замотанных в тряпки детей, пришлось ждать, пока они сводят их всех по очереди пописать за угол кузова, потом поднимут обратно. Помочь я им ничем не могу, но они вроде и так справляются. Детишки постарше слезают сами и отбегают подальше, стесняясь публики.