Табак
Шрифт:
Стефан громко рассмеялся. Шутка Бориса ему поправилась.
– Надеюсь, что ты не поступишь как скупердяй, – серьезно проговорил Сюртук.
– А ты как думаешь, мама? – внезапно спросил Борис.
Мать вздрогнула. Смех Стефана больно отозвался в ее сердце. Она размечталась о том, как было бы хорошо, если бы братья дружили и всегда смеялись так жизнерадостно, как сейчас.
– По-моему, сиротский приют важнее, – сказала он а, рискуя рассердить мужа. – У детей не хватает белья.
– Тогда подумаем сначала о детях, – предложил Борис. – А о музее поговорим в следующий раз.
Наступило торжественное молчание. Борис достал чековую книжку и подписал чек на десять
Прислуга подала кофе. Борис и Стефан посидели в родительском доме еще час, вежливо предоставив возможность отцу наговориться всласть. Сюртук увлекся и делал фантастические предсказания насчет того, как должно измениться международное положение. С помощью Гитлера он рвал договоры, разбивал армии, перекраивал границы. Как будто Гитлер только о том и думал, чтобы создать Великую Болгарию. Сыновья снисходительно молчали. Он я знали, что людям, страдающим склерозом, возражать не следует. Наконец они ушли, а мать заперлась в своей комнате и немного поплакала.
XIV
После нелегальной конференции в горах Лила целиком посвятила себя партийной работе, однако большими успехами похвалиться не могла. Рабочие волновались, были какими-то слишком уж придирчивыми и занозистыми. Лилу они слушали равнодушно, а потом задавали ей вопросы, по которым было видно, что они не согласны с партийными директивами. Политические лозунги поднимали на ноги только активистов, которых полиция быстро разгоняла плетьми. Но рабочим как будто надоело регулярно подвергать себя бессмысленному избиению. Очень подозрительно стали вести себя многие члены бывшей рабочей партии, [41] которых городской комитет по указанию областного отказался признать коммунистами, хотя они имели заслуги в прошлом. Эти люди начали заниматься агитацией по-своему и сторонились бывших товарищей. Как ни странно, Лиле иногда казалось, что существуют две партии с почти одинаковой идеологией, из которых одна называется коммунистической, а вторая, неизвестно почему, не носит этого имени.
41
Рабочая партия – легальная организация Болгарской коммунистической партии, существовавшая с 1927 по 1939 г., а затем объединившаяся с БКП.
Напряжение, трудности и споры, с которыми все это было связано, помогли Лиле до некоторой степени заглушить тоску по Павлу. Образ его словно побледнел, превратился в чуждую и безразличную ей тень, блуждающую где-то в далеких странах. Он писал Лиле сначала из Франции, потом из Бразилии, потом из нефтяных районов Аргентины. Это были сердечные и теплые письма, но они не особенно волновали ее. От них веяло самодовольной радостью, и Лила, читая их, только горько улыбалась. «Ты наконец нашел свой идеал! – иронически написала она в ответ на одно письмо. – Бродишь в свое удовольствие по свету, а решать трудные задачи на родине предоставляешь нам… Но я на тебя не сержусь, так как письма ты пишешь радостные, а значит, здесь тебя раздражала только дисциплина. Моя жизнь протекает однообразно и трудно среди простых, маленьких людей, вместе с которыми я медленно поднимаюсь в гору. На этом пути нет пальм и тропического солнца, но уверяю тебя, что я от этого не чувствую себя несчастной». Павел не ответил на последнее письмо. Очевидно, его задели ее намеки.
После того как Павел перестал писать, Лила начала еще чаще вспоминать об их прошлой близости. И воспоминания тревожили ее целомудренные ночи. Она пыталась прогнать эти мысли, пыталась думать о товарищах, которые осторожно ухаживали за ней. Почему бы ей не выйти замуж за кого-нибудь из них? Но на другой же день – стоило ей встретить их на складе или на нелегальном собрании – она понимала, что супружеская жизнь или физическая близость с ними для нее невозможна. Образ Павла тогда сиял еще ярче. Ее любовь к нему только казалась засыпанной пеплом забвения и безразличия. Он оставил неизгладимый след в ее душе. И она снова начала тосковать о нем.
После отъезда Павла разногласия в партийных кругах города прекратились. Пожилой товарищ, тот, из городского комитета, отошел от активной деятельности. Макс Эшкенази не отказался от точки зрения Заграничного бюро, но обещал хранить единство и стал дисциплинированным партийцем. Стефан выработал для себя «собственное» мировоззрение, которое ничем не отличалось от установившегося курса партии, но ему то и дело приходили в голову опасные и сомнительные идеи, которые могли привести к провалу. Лила распорядилась изолировать его и не поручать ему никакой работы.
В городской комитет вошла новая группа молодежи, которую Лила выдвигала не без учета того, слушались они ее или нет. Таким образом, к ней сходились все нити, направлявшие нелегальную деятельность в городе. Лицо Лилы осунулось еще больше и стало суровым. Ответственность обострила ее ум, а опасности сделали ее неумолимой и дотошной. Активисты со складов уважали Лилу, но побаивались ее резкости и холодности. Она незаметно стала походить на Лукана. И так же, как он, перестала замечать трещину, которая с течением времени образовалась между курсом партии и жизнью.
Приближался конец сентября, и в квартале складов стоял густой запах табака. Увядшие акации на улицах за вокзалом печально роняли мелкие пожелтевшие листья. Духота казалась еще более тяжкой от безветрия и облаков известковой пыли, которую поднимали грузовики, перевозившие обработанный табак. Пыль облепляла потные лица рабочих, лезла в рот и хрустела на зубах.
Склад, на котором работала Лила, находился рядом со складом «Никотианы». Как-то раз, во второй половине дня, Макс Эшкенази, уходя с работы, догнал ее.
– Подожди, я должен тебе кое-что сообщить, – сказал он, пробираясь в толпе работниц, которые выходили со складов, громко стуча по тротуару деревянными подошвами своих налымов. – Я получил письмо от Павла… Хочешь выпить кружку бозы? [42]
Лилу охватило знакомое чувство горечи, но она быстро подавила его и сказала равнодушным тоном:
– Хорошо.
Они зашли в маленькую скромную кондитерскую. В ней не было посетителей. Макс заказал две кружки бозы. Хозяин принес их и ушел по своим делам.
42
Воза – слабоалкогольный напиток из просяной или ржаной муки.
– Откуда пишет? – спросила Лила, когда они сели за неопрятный столик.
– Из Аргентины, – ответил Макс. Он испытующе посмотрел на Лилу.
– Из Аргентины?… – Сердце Лилы тревожно сжалось. – Должно быть, прохлаждается там под пальмами.
– А ты по-прежнему несправедлива к нему!.. Там в нефтяном районе развернулись жестокие стачечные бои. Павел принял в них активное участие, и сейчас он член Аргентинской коммунистической партии.
– Вот как?…
Ничего больше Лила сказать не могла.