Табель первокурсницы
Шрифт:
— Это значит…
Все, что хотите, любой, обет, деньги, обещание, только прошу вас!
— … что против него защитные амулеты бесполезны. Наверное, у меня на пальце была ранка, может, заноза, царапина. Этого хватило.
Шейный платок упал на стол. Я подняла взгляд, уже зная, что увижу, уже понимая, почему сердце стучит словно сумасшедшее. Богини не услышали. На шее Криса расцвел тот самый первый и последний признак ветреной коросты, рисунок, напоминающий чешую.
Я вскочила, опрокинутый стул с громким стуком упал.
— У меня осталось чуть меньше двух недель, — Оуэн встал и устало растер шею, — Поэтому мне наплевать на все обещания, экзамены и истерики юных графинь, — он сделал шаг вперед, подходя почти вплотную, — это тебе понятно, Иви-ви-дель?
Он произнес мое имя по слогам, будто впервые. А я словно впервые его услышала. Просто имя, без насмешки и горечи. Я подняла взгляд с шеи на подбородок, а потом на губы, которые оказалась слишком близко.
Вот так и падают в бездну. Только для меня наверняка уже поздно, потому что я бегу к ней изо всех сил торопясь узнать, так ли притягательна ее темнота, как говорят люди.
Не знаю, кто из нас сделал первое движение, он нагнулся или я сама подалась вперед, но… Девы, когда его губы коснулись моих, теплые сухие и неимоверно мягкие, весь этот мир исчез. И библиотека и книги на столе и даже короста. Руки Криса скользнули на талию, рывком придвигая к себе, а я, сама того не замечая, тянулась и тянулась к нему, ловя дыхание и каждое движение, пусть мимолетное и слишком быстрое, чтобы запомнить. Слишком сладкое, чтобы забыть.
Он поднял голову, разглядывая меня как какую-то диковинную зверушку, больше удивленный, чем недовольный.
— Я вижу в твоих глазах жалость, Ивидель? — губы, что только что касались моих, скривились, — Даже интересно насколько далеко ты позволишь мне зайти во имя сострадания?
Иногда слова причиняют не меньшую боль, чем поступки. Я вздрогнула и замахнулась, желая влепить пощечину, словно кухаркина девка настырному конюху. Но Оуэн, отпустив талию, легко перехватил мою руку.
— Я не позволю ни одной женщине бить себя, — заявил рыцарь, — Запомни это, — и совсем не по-рыцарски, оттолкнул руку.
Я отпрянула и ударилась спиной о стол, злополучная стопка все-таки упала, книги рассыпались по полу. Я этого не забуду. И ему не позволю. Потому что Ивидель Астер не кухаркина дочка.
— Уходи, — он оглядел пустой зал, — Ты узнала, что хотела.
— А ты нет, — голос дрожал, но я заставила себя говорить, — Есть случаи излечения от коросты. На городском рынке Льежа…
— Знаю, уже две ночи там брожу, даже кошельком с золотом светил, но охотников ударить меня по голове целительной дубинкой так и не нашлось.
— Надо найти излечившихся, — я говорила слишком торопливо, потому что меня снова захлестнуло отчаяние, густо замешанное на стыде. Или стыд на отчаянии. И ненависти. Я ненавидела себя за то, что продолжаю стоять здесь.
— Искал я этих выздоровевших. — Оуэн взял со стола инструментариум, снял со спинки стола пальто, — Они неуловимы, как видения Дев. Кто-то слышал, что его сосед, у которого третья жена четвертого сына совершенно точно излечилась, но, — рыцарь развел руками, — Этих людей невозможно найти.
— Я знаю одного, — я скорее почувствовала, чем увидела, как он замер, как равнодушие сменилось интересом, — Я знаю модистку, у одного из ее соседей излечилась дочь.
— Опять третий знакомый четвертого пекаря?
— Может быть, но ты не в том положении, чтобы разбрасываться даже ничтожными шансами.
— Я поговорю с ней, — он поднял книги и небрежно побросал их на стол.
— Поговоришь с модисткой? — настал мой черед усмехаться, — С какой из десятка? И о чем? О шляпках? Или последней модели корсета? — я все-таки нашла в себе силы поднять голову и посмотреть в лицо Криса, — Это стоит твоей жизни? Желание отправить меня восвояси? Неужели так трудно принять помощь?
— Почти так же трудно, как тебе посмотреть мне в глаза, — он обернулся и тихо проговорил, — Идемте, леди Астер. — Я продолжала стоять, — Забудьте о том, что случилось. Я больше никогда вас не коснусь. Даю слово. — Я выпрямилась, и он устало добавил, — Идемте же. Вы сами предложили помощь.
Модистка равномерно постукивала по столу пальцами, я не отводила взгляда от ее рук, тщетно стараясь вспомнить имя женщины, это внесло бы в разговор, что-то личное, это немаловажно когда просишь об одолжении. А беседа была именно личной, я спрашивала, но она не была обязана отвечать. Но имя упорно продолжало ускользать, как нечто незначительное. Мадам Мьек? Сьек?
— Леди Астер, позвольте узнать, чем вызвано ваше любопытство?
— Увы, не могу, — я повернула голову, глядя сквозь приоткрытую дверь кабинета, на оставшегося в общем зале Оуэна, одна из мастериц что-то спрашивала у рыцаря, он, улыбаясь, отвечал. Почему бы и нет? Рисунок на шее был надежно скрыт под шелковым платком, а все остальное девушке очень нравилось.
— Это он? — спросила, проследив за моим взглядом, модистка, — Он болен? — я не ответила, — Такие, как он просто ходячая неприятность для юных леди. Поверьте той, что в свое время сильно обожглась.
— Верю. Но вы не ответили на вопрос. Об излечившихся от коросты?
— Вы уже все знаете, леди Астер, у моих девчонок языки без костей. Чего вам еще? Они же рассказали вам про безного Кэрри с рынка?
— А также про безликих Грена и Труна, — я перевела взгляд на ее немного некрасивое, тонкое лицо, на уложенные каштановые волосы, и тут же вспомнила имя, — Мадам Кьет, если бы вы сразу ответили на вопрос, я бы уже ушла. Это ведь так просто, бросить пару имен и выпроводить навязчивую клиентку. Но вы так старательно уходите от ответа, что…