Таёжка
Шрифт:
Юрий Качаев
Таёжка
Содержание:
В ДОРОГУ.
ЗЛОСЧАСТНАЯ ЧЕТВЕРКА.
ВЕСНА ИДЕТ.
ШУРКА МАМКИН.
ЛЕГЕНДА КАРАГАНА.
СКОЛЬКО ПРИЗНАКОВ РАВЕНСТВА?
ЛЕДОХОД.
БУКЕТ ЧЕРЕМУХИ.
МАМА ПРИЕЗЖАЕТ.
НОВОСЕЛЬЕ.
ТАКСАТОРЫ.
КОГДА СМЕРТЬ ГЛЯДИТ В ГЛАЗА.
"БАНКЕТ" НА ИВАНА КУПАЛУ.
"НЕТ, МАМА!".
ЛЕСНОЙ ПОЖАР.
НОЧНАЯ РАДУГА.
Юрий Григорьевич Качаев родился в 1937 году в сибирском селе Бражное. В трудное военное время учился в сельской школе,
В ДОРОГУ
Ночью к избушке приходили волки. Они садились у старой подсоченной сосны и начинали выть. Василий Петрович дважды вставал, брал ружье и выходил за порог.
Вой сразу стихал, потом раздавалось короткое "буоахх" и скрипел снег.
Таёжка представляла волчьи следы на зернистом лунном снегу, пугалась и натягивала одеяло до подбородка.
С рассветом Василий Петрович взял широкую деревянную лопату и, пока Таёжка кипятила чай, расчистил сугробы вокруг зимовья. За оттаявшим окошком темнела стена бора.
Таёжка торопливо глотала чай из толстой эмалированной кружки; чай был горячий, и в него пришлось бросить осколок мерзлого молока. Молоко Таёжка не любила. Когда отец приносил из деревни ледяные, каменной крепости круги, Таёжка снимала с них ножом только желтые шапочки - сливки. Если их посыпать сахаром, получается почти мороженое.
Последний раз Таёжка ела мороженое в Красноярске, куда они с отцом ездили по делам. Город был большой, но не такой шумный, как Москва. В памяти у Таёжки остались широкие прямые улицы, обсаженные сибирскими кленами, лысая громада Караульной горы с часовенкой на вершине, тонкий шпиль речного вокзала, зеленоватая солнечная гладь Енисея и белые пароходы на ней. И ещё запомнилось здание Лесотехнического института, куда отец заходил повидать какого-то товарища.
Позавтракав, Таёжка сложила в рюкзак книги и стала одеваться.
– Я тебя провожу, - сказал Василий Петрович. Они вышли, надели лыжи и заскользили по следу, который вчера проложила Таёжка. Пар от дыхания сразу смерзался, и воздух чуть слышно шелестел, как будто в руках разминали шелк.
В стороне от лыжни снег держал плохо, но Таёжка все время сворачивала в сторону и разглядывала следы. Особенно много следов было в березняке. Здесь ночевали тетерева: в снегу повсюду темнели их лунки с катышками помета.
В одной из лунок Таёжка нашла горстку перьев, а вокруг были следы, похожие на собачьи.
– Лиса, - сказал Василий Петрович.
– Погубила птицу, разбойница.
Ещё Таёжка видела замысловатые петли заячьих следов: две лапки впереди, рядышком, и две сзади - одна за другой.
Утро медленно набирало силу, и деревья уже отбрасывали длинные голубые тени. Когда вдалеке, за пустынной гладью зимней реки, засветились огоньки деревни, Таёжка сказала:
– Дальше не провожай. Сама добегу.
Она обернулась. Отец стоял, опираясь на лыжные палки, и улыбался. Борода и усы у него были совсем белые от инея.
– Ты похож на Деда Мороза, - сказала Таёжка.
– И я тебя очень-очень люблю.
Василий Петрович смутился.
– Ладно, - сказал он.
– Я буду ждать тебя в субботу. Придешь?
Он снял рукавицу, подошел вплотную и протянул Таёжке руку. Рука была большая и теплая.
– Я, наверное, приду с Мишкой, - сказала Таёжка и, сильно отталкиваясь палками, побежала по лыжне.
Огоньки мелькали все ближе и ближе. Половина Мариновки ещё спала, но где-то уже скрипел колодезный журавель и сонно брехали собаки. По дороге Таёжке встретился обоз. Таёжка посторонилась, и мимо неё прошло до десятка лошадей. От них вкусно пахло сеном, теплом и дегтем. В санях, завернувшись в дохи, сидели возчики и попыхивали махорочными цигарками.
В Мишкином доме горел свет.
Таёжка сняла лыжи и вошла а полутемный, крытый листвяжными плахами двор. На неё залаяла собака.
– Буран!
– шепотом позвала Таёжка.
– Не узнал?
Огромный волкодав подошел и завилял хвостом. Таёжка достала из кармана кусок сахару и протянула собаке. Буран осторожно, губами, взял с ладони сахар и с хрустом разгрыз.
Таёжка пошла к крыльцу. Буран бежал рядом и заглядывал ей в глаза.
– Хватит.
– строго сказала Таёжка.
– Вконец избаловался.
Она постучалась и, не дожидаясь ответа, потянула на себя тяжелую, обитую войлоком дверь. У печки возилась с чугуна ми Мишкина мать.
– Доброе утро, - сказала Таёжка.
– А где Миша?
– Пошел корове сена дать. Раздевайся. Заколела небось?
– Нет, я не замерзла. Всю дорогу - бегом.
Мать поставила на стол стакан горячего чаю и тарелку со свежими шаньгами. Шаньги были такие пухлые и румяные, что казались живыми, и Таёжка не смогла отказаться.
– Я столько ем, - жалобным голосам сказала она, - что скоро стану совсем толстая.
– Ну, до этого далеко, - усмехнулась Мишкина мать.
Вошел Мишка.
– Ух и морозец же нынче!
– объявил он, снимая шапку и приглаживая на голове короткий белый хохол.
– Градусов пятьдесят, аж зубы ломит.
– От вранья, - добавила мать. Таёжка засмеялась. Мишка налил себе чаю и, покосившись на мать, наклонился к Таёжке:
– Поторапливайся. Мне немецкий списать надо.
Мать положила Мишке в мешок пирогов с молотой черемухой, кедровых орехов, сала, сушеных грибов и сказала Таёжке:
– Ты там присматривай за ним. Парень-то безголовый. А в субботу за вами Федор приедет. И когда только эта морока кончится!..
"Морока" заключалась в том, что в Мариновке была только начальная школа. Поэтому Мишка с Таёжкой учились за сорок километров от дома, в Озерске.