Таёжные были
Шрифт:
Ермолин, умывшись и вытирая лицо изнанкой кепки, сказал:
– Здесь брод, оттого и мелкой река кажется. По весеннему паводку по ней ещё лес сплавляют. Кстати, называется Байгол. До вашего зимовья километров восемь осталось. Зимой будете выходить, ориентируйтесь на это место. Здесь недалеко старый барак есть. Скоро сюда заготовители леса – сплавщики – заедут. Зимой будут лес готовить. Имейте это в виду. Мало ли что понадобится, можете до них дойти.
От реки Байгол мы ехали уже совсем медленно. Давно-давно проложенная колея местами затянулась травой и мелким кустарником. Местность немного заболотилась – появилась опасность завязнуть гусеницами трактора в болотной жиже. Ермолин старался объезжать такие места, и тогда возникала опасность зацепиться
И всё-таки до конечного пункта доехать было не суждено. Колея ныряла в небольшую речушку. Похоже, здесь был наведён когда-то бревенчатый мост, но его, судя по всему, смыло весенними паводками. Ермолин остановил трактор, вылез из кабины и крикнул:
– Всё, выгружайся, дальше не проедем. Здесь до зимовья ещё километра три будет. Эта речка Яндач называется. Вброд на тракторе можно увязнуть. А вам в болотниках можно пройти. Идите сначала налегке, только самое необходимое возьмите. А потом потихоньку всё перетащите. Колея до самого болота видна будет, не промахнётесь. Изба на видном месте, засветло ещё успеете дойти. Яндач впадает в речку Тогуна, в полутора километрах отсюда. Здесь и будут ваши охотничьи угодья. Осмотритесь. Вторую избу найдёте – я вам говорил, где она стоит. Назад дорогу тоже найдёте, не заблудитесь.
И пожелав ни пуха ни пера, залез в трактор, начал разворачиваться в обратный путь. Оба охотника молча и растерянно смотрели вслед уезжающему трактору. Такое начало дела их явно удручало. Закурили, переглянулись.
Вот так мы, четверо начинающих добытчиков (с учётом двух собак), въехали в далёкую тайгу Горного Алтая, и начались наши нелёгкие охотничьи будни. А всё бы ничего особенного, если бы не ряд обстоятельств, которые вызывали у нас некоторое волнение. Главное – мы с Мишей впервые оказались с глазу на глаз с неизвестной тайгой, с незнакомыми условиями таёжной жизни. Мизерный опыт, полученный мной за осенний недолгий период на заготовке ореха, ещё не давал уверенности в завтрашнем дне. К тому же мой друг Мишка вообще не имел охотничьих навыков. Он вырос в шахтёрском городке на Украине. И ружьё – одностволку Иж-18 двадцать восьмого калибра приобрёл буквально перед практикой.
Я уже имел небольшой охотничий опыт. Вырос в посёлке, где боры сосновые и дубравы, дичьтам водилась разная. И охотой я увлёкся с детства. Настоящим охотником считать себя было рано, хотя неплохо уже разбирался в следах. Да и здешней практики было пока маловато. Но нас с Мишей объединяло одно очень важное обстоятельство – мы были молоды и энергичны, в наших сердцах кипела страсть к познанию. И мы были из той категории людей, которые готовы были променять городской комфорт на неустроенную таёжную жизнь, полную лишений и опасностей…
Накурившись вдоволь (в кузове болтающейся тележки у нас такой возможности не было), мы приободрились, обговорили, что взять с собой в первую очередь, и тронулись. Нам уже не терпелось скорее познакомиться со своим новым жилищем, которое должно стать приютом на целых четыре месяца.
После почти часовой разминки по зарастающей молодой порослью просеке, обозначенной когда-то тракторными гусеницами, мы выбрели на небольшой светлый взгорок и увидели то самое зимовье. Окружённое с трёх сторон берёзами и осинами, стояло оно почти у самого спуска к огромному чистому безлесному пространству, именуемому болотом.
В первое мгновение нас постигло разочарование. Из книг мы оба имели представление об охотничьих зимовьях. Но здесь стоял обыкновенный бревенчатый сарай, причём срубленный наспех. Видимо, в тот год хороший урожай клюквы уродился, или план по ней подкинули промхозу, вот и понадобился срочно дом для артели. Кроме этого сарая, ничего рядом больше не было. Внутри стояли высокие нары во всю противоположную стену, слева от двери – большая железная
– Вот попали в рай! Может, это не то место, может, где ещё изба есть, – попытался утешить себя Михаил.
– Да нет, Миша, наша это изба, судя по Ермолинскому описанию, – уверенно, но с чувством сожаления от этой уверенности, утвердил я. – Давай дров вначале на ночь наготовим, а то стемнеет уже скоро, да еду успеть бы приготовить.
Наутро проснулись разбитыми и не отдохнувшими. Хоть и конец октября ещё, но ночи уже прохладные, с лёгким заморозком, а сквозная вентиляция по углам избы не способствовала сохранению тепла. Пока готовили ужин, печку раскочегарили. Ложились спать – жара невозможная. Но среди ночи пришлось вставать, подтапливать. Одеяла остались ещё на месте выгрузки. Стало понятно, чем нам первые дни заниматься. Сколько уйдёт времени на обустройство? Сколько сможем дров навалить? Также чётко мы осознавали – обратной дороги нет, надо осваиваться и хорошо подготовиться, чтобы не горевать, когда морозы ударят.
– Никто тут «запас для солдата не припас», – пошутил я, – тайге придётся нас немного подождать. Ох, а как не терпится скорее сорваться да осмотреться, что тут за места!
2
Октябрь был уже на исходе. Рутинные дела наконец закончены. Двуручной пилой (в простонародье её прозвали «Дружбой-2») мы наготовили две поленницы дров из сырых берёз и осин, что стояли ближе к жилищу. А сушняк пришлось искать далеко, метров за триста, а то и более – его попросту рядом не оказалось: может, предыдущие обитатели рядом всё уже выпластали. По прикидкам, должно хватить дров примерно месяца на полтора-два. Законопатили щели в стенах и по углам, утеплили потолок, отсыпали завалинку вокруг избы. Оборудовали и собачкам закуток. Можно было наконец приступить и к охотничьим делам. С вечера, после ужина, при свете фонаря мы разглядывали карту, которой снабдил Ермолин, как киношные полководцы, тыча в карту пальцами, планировали завтрашний путь. За те несколько дней, которые мы потратили на обустройство, выпал первый небольшой снежок. Это обстоятельство порадовало: хоть какая-то поддержка с небес – по снегу будет хорошо видна картина обитания зверей. Будем сами изучать звериные следы, ведь на собак надеяться было ещё рано. Аза только-только начала белку искать и облаивать. Миша привёз с собой рослого кобеля породы западносибирская лайка абсолютно белой масти по кличке Загря. Этот «акселерат» вообще находился в той стадии юношеского щенячьего развития, что всерьёз принимать его как охотничью собаку не приходилось.
Миша по натуре был человеком доброжелательным, абсолютно бескорыстным, как я потом убедился, с тонким чувством юмора. В нём сочетались лёгкая человеческая простота и какая-то серьёзная въедливая интеллигентность. Иногда он ударялся в философские размышления по какому-то поводу, а другой раз откровенно дурачился, забавляясь со своей собакой или задавая мне откровенно нелепые вопросы, будто испытывая меня на эрудицию. Имел странную особенность, которую я впоследствии ни у кого больше не замечал: для любимых ему существ, в первую очередь собак, он находил ласкательные имена (не клички), совершенно далёкие отсути. Так своего Загрю он часто величал Плесенью. Слышно было, когда шёл кормить собаку, звал:
– Плесень, ко мне. Кушай, дорогой, но не подавись.
Как-то ещё его называл, но больше запомнилась «Плесень». И в его голосе не чувствовалась издёвка или надменность, а скорее уважение с чуть заметным снисхождением. Просто он нашёл такую форму выражения любви.
Меня он тоже «приласкал»: почему-то стал называть меня Слоном. Почему «Слон», я так и не понял. Но отнёсся к его причудам спокойно, абсолютно было необидно и даже чуть смешно. За зиму я привык к его нечаянным словам, например: