Таёжные были
Шрифт:
– Слон, закурим?
Я реагировал на них наравне со своим именем, которым он меня всё же иногда величал.
Ещё он чем-то мне напоминал в профиль Пушкина, поэта нашего знаменитого. Прямой, острый нос с выдающимися ноздрями, густые чёрные брови, а главное – шикарные бакенбарды, опускающиеся почти до середины щёк. Может быть, они больше всего и придавали схожести с великим поэтом. Миша, правда, стихи не писал, по крайней мере, мне об этом было неизвестно.
Два дня мы обследовали угодья. В ближайших урочищах могли уже свободно обходиться без компаса и карты. Надо сказать, Михаил неплохо ориентировался в лесу и довольно уверенно чувствовал себя: не плутал, когда приходилось разойтись. Он был начитанным парнем. Многое из книг знал о таёжных обитателях. И теперь уже не терял попусту времени для разгадывания таёжных ребусов.
У меня в этом плане было предпочтительнее – ижевская бескурковая двустволка 16 калибра. Мне уже удалось добыть около десятка рябчиков. Да Аза расстаралась: двух белок хорошо показала, удалось добыть кое-как. Дело в том, что с выпадением снега в высоких кедрачах её не просто взять – белка начинает таиться. Около десятка патронов в азарте сжёг на обеих. Больше стрелял по густому лапнику, чтобы стронуть, шевельнуть, после чего пытался увидеть её и удачно выстрелить. Вообще, белку добывать лучше вдвоём с напарником. В кедрачах собаке легче найти белку, чем потом охотнику добыть её. Поэтому и сподручно вдвоём: один по стволу колом шебаршит или постукивает, а другой со стороны выглядывает. Белка не любит шорох по стволу, воспринимает это так, будто кто лезет на дерево, и начинает волноваться, выдаёт себя. А тут и второй охотник пригодился – засёк её. Дальше всё зависит от меткости стрелка. Мы с Мишей первые дни пробовали это практиковать, но он никак не мог подобрать нужный заряд к своему ружью. Стрелял пока безрезультатно. Пришлось мне брать на себя роль стрелка. К тому же Загря оставался равнодушным к этой охоте. В итоге – не прижилось. Да, если честно, не хотелось на белке заострять внимание. Думалось, невыгодное это занятие. Хотя я уже знал из рассказов бывалых, что в урожайные годы промысловики добывали до трёхсот-четырёхсот штук. Но, на любителя. А вообще, в тайге, где водился соболь, большее внимание уделялось этому ценному зверьку.
Всё равно я радовался этому малому, но трудному успеху, и своему, и своей собаки, которая загорелась на глазах, рвалась в тайгу – она почувствовала азарт и увлеклась поиском белок. В ней зашевелился охотничий инстинкт. Уже хотелось что-нибудь серьёзнее добыть, но пока не удавалось – глухарь близко не подпускал. Иногда только по шуму крыльев было слышно, что спугнули – собака метнётся, да поздно. Следы соболя попадались, но собака по нему ещё «не проснулась» и не проявляла особой заинтересованности к этому зверьку. Пока хозяин идёт по следу, и собака идёт. Я сошёл – она бросает. Иногда видели следы маралов, которые начали мигрировать в высокогорья. Часто встречались и лосиные переходы. Загря к копытным проявил большую заинтересованность, чем к мелочёвке. Однажды, почуяв близость лося, ушёл по следу, утянув за собой и Азу. Мы с Мишей ждали в напряжении, в надежде услышать голос собак. Они не заставили себя долго ждать: через десять минут услышали звучный басовитый голос Загри и хриплый, едва слышимый – Азы. Мы подхватились бегом в гору. Пули были припасены на крайний случай. Начальник участка дал добро на добычу этих рогатых и обещал обеспечить лицензиями. Но не добежали до «заветной мечты любого хозяина», когда его собака остановит крупного зверя. Наши собаки уже возвращались, не сумев по неопытности удержать сохатого.
Мы бродили по тайге, упиваясь свободой, ограниченной разве что рамками собственных физических возможностей, наслаждаясь красотой алтайской тайги, поглощая всё новое и новое пространство этой неизвестной ещё земли. И радовало, что никто нам не мешает, что правильно мы поступили, согласившись на самостоятельную практику. Не было слышно чужих выстрелов, не было видно и чужих человеческих следов.
На третий день мы решили пойти по первоначальному маршруту, но углубиться дальше и выйти на круг к зимовью уже новым следом.
Погода стояла пока относительно тёплая, без заморозков, и недавно выпавший первый снежок местами утратил свою белизну и вновь приоткрыл бурую травку и жухлую листву. Следы уже трудно было отличить по свежести, но ещё неплохо просматривались на подтаявшем снегу.
Пройдя всего около километра от избушки, неожиданно наткнулись на следы, похожие на следы охотника, обутого в местные алтайские ичиги из самодельно выделанной лосиной кожи, но без подошвы.
– Вот тебе и свободный участок! – с разочарованием в голосе проговорил я. – Только вчера радовались, что никто не ходит, не мешает. А тут, посмотри, в такую даль кто-то забрался. Наверное, браконьер какой-нибудь. А, Миш? Как думаешь? Похоже, из коренных.
– Ну что же, им тоже надо охотиться. Они у себя дома. Ермолин говорил, что вон за тем перевалом, километрах в двадцати отсюда, посёлок есть. Почти одни коренные алтайцы живут. Наверное, оттуда пришёл – для них это не расстояние, – рассудил Миша.
На этом и успокоились, пошли дальше. Возвращались не так уж и поздно, часа два до сумерек ещё. Выходили к избушке с востока, почти в полутора километрах от утренних следов. Но и тут мы наткнулись на эти же странные следы.
– Вот чёрт! Натоптал вокруг. Что ему тут надо? Что-то вокруг нашего зимовья крутит? Как-то странно, вовсе он не похож на добродушных алтайцев, – рассуждали мы. – Надо по следам пройти, пока видно.
– Смотри, Миш, собаки что-то хвосты прижали и осторожно идут по следу, нюхаются. К чужому человеку что ли так относятся, – в недоумении проговорил я, поёжившись. Как-то неуютно мне стало. – Что же это за ерунда?
– Снежный человек это прошёл, дружище, – развеселился от мелькнувшей догадки Миша, – вот собаки и трусят. Я читал, на Алтае экспедиция работала по поиску снежного человека. Якобы следы тоже видели, – уже серьёзнее проговорил напарник, начиная верить в собственную фантазию.
– Миша, надо фотоаппарат принести, у тебя же есть в мешке. Глядишь, и в историю впишут как первых очевидцев, – поддержал шуточную версию и я.
Мы шли по следу всё дальше, рассуждая на эту тему и никак не вникая в другую: может быть, это не человек вовсе прошёл. И даже пули в стволы не загнали. Вот уж воистину наивные лопухи! Так прошли несколько сотен метров. След то пропадал на растаявшем снегу, то вновь проявлялся в гуще тёмного леса. Впереди наш путь преградила валежина – след вёл через неё. Мы сунулись также через неё, не отходя далеко, чтоб не сбиться. Вдруг я увидел некоторую странность в этих следах, наклонился к стволу упавшего дерева и стал внимательно рассматривать. На подтаявшем снегу, сохранившемся на стволе, я увидел чёткий отпечаток когтей.
– Миша, медведь! – почти закричал я, но тут же перешёл на полушёпот. – Это же медведь, чёрт возьми, а не человек в ичигах! Смотри, когти видны. Ну и лапища у него! А я думаю: алтаец-то косолапый какой-то! Прошёл-то он недавно – наверное, на берлогу пошёл. Догнать можно. Может, рискнём, а, Миш? – разжигал я сам себя.
Со стороны, наверное, было видно, что я хорохорился, а внутри поджилки тряслись. Но и азарт уже захлёстывал, овладевал разумом. Моё настроение передалось Мишке, будто не медведь громадный шёл впереди. Однако в нём неожиданно сказалась неизвестно откуда взявшаяся уверенность бывалого охотника. Он закурил, прищурился от дыма и рассудительно произнёс:
– Только помощник из меня с этой пукалкой несерьёзный, да и время уже к вечеру клонит. А вообще, я был бы не против узнать, что это такое – охота на медведя. Давай на завтра отложим, может быть, не уйдёт далеко.
Миша своей рассудительностью остудил немного мой пыл. Против такой железной логики трудно возражать.
Утром, чуть свет, быстро перекусив и собрав рюкзачок, собрались вдогонку. Накануне подзарядили пулевых патронов для Мишкиной одностволки. У нас была такая решимость, что все сомнения отметались сразу. Подумалось: «Из бывалых медвежатников и то не каждый, наверное, так уверенно себя чувствует, преследуя медведя». А мы, два молодца, скорее от абсолютной неопытности, как глупые щенята, ещё не зная ни малейшего страха от встречи с медведем, уже через полчаса стояли на вчерашнем следу, в том месте, где накануне его оставили. Решили покурить, «обмозговать» план действий, тем самым невольно сбив с себя излишнюю прыть. Насладившись и слегка успокоившись, тронулись по следу, который местами хорошо был заметен, благо, что чуть подморозило. Временами нужно было очень тщательно вглядываться, чтобы увидеть отпечатки, порой возвращаясь на несколько шагов назад. На собак рассчитывать особо не приходилось, хотя они иногда и указывали своим видом: приподнятой шерстью на загривке, опущенными хвостами, осторожными трусоватыми шажками и частым принюхиванием – зверь прошёл здесь. В молодых собаках, в отличие от их хозяев, инстинкт самосохранения явно преобладал над охотничьим.