Таёжные были
Шрифт:
Едва мы выползли на чуть наметившееся плато, уже подыскивая глазами место, где остановиться, как неожиданно услышали звуки, напоминающие неумелые попытки новичка продудеть в пионерский горн. Другого сравнения на тот момент мне не пришло в голову. Через небольшие интервалы звуки повторились дважды. Затем послышались голоса людей. Мы быстро обсудили, что это могло быть. Пришли к выводу, что не знакомые нам звуки исходили от людей. И это было не что иное, как имитация рёва марала. Наверное, егеря упражнялись в мастерстве подманивания рогача. Настоящий, натуральный рёв этого оленя мне ещё слышать не доводилось. Хоть гон был уже в разгаре, но по времени суток не подходило. Уже понаслышке от бывалых артельщиков мы знали, что маралы ревут перед сумерками. А до них ещё не менее четырёх часов. Недолго думая, подозвали собак и прицепили их на поводки. И скорым шагом удалились в чащу,
Поистине, нам очень повезло – судьба просто благоволила нам. Не зареви в трубу егерь, так и уткнулись бы в егерский кордон. А там собаки, наверняка, есть хозяйские. И нарвались бы мы на неприятности. Но мне почему-то хотелось встретиться с ними, пообщаться, утолить своё любопытство – узнать, что за работа у них. Может, мы зря так боимся егерей. На самом деле, они, возможно, совсем не плохие ребята. Поняли бы нас, не обидели. Но я своими мыслями с Володей не стал делиться. Всё-таки лучше не лезть самим на рожон. Вот если судьба сведёт на тропе, тогда уж и пообщаемся.
Больше получаса мы петляли, крадучись обходили кордон, держа собак на поводках. И только потом осмелились приблизиться к тропе. Обнаружив её, быстрым шагом стали удаляться подальше от кордона. Но много в таком темпе пройти не смогли: маршрут шёл уже по довольно крутому подъёму. Приходилось регулярно останавливаться, делать передышку. Я оглянулся назад: внизу по склону сквозь деревья было видно, что находимся на довольно большой высоте. Трудно сказать, на какой точке над уровнем моря, но где-то там далеко просматривалась широкая ложбина, на самом дне которой поблёскивала река – наверное, та самая Камга, которую мы преодолевали. Сейчас мы поднимались практически на водораздел, с которого она берёт начало, только чуть западнее. Запрокинув голову, посмотрел вверх. Сколько нам ещё карабкаться до вершины хребта, было непонятно – скрывали растущие деревья. Но, перекинув взгляд вдоль него, сориентировался, что находимся примерно в третьей части подъёма до перевала. У нас уже не было выбора, и мы, отодвинув все опасения, что наши следы могут обнаружить, шагали по самой тропе. В этом месте она была достаточно широкой и шла серпантином.
Судя по последней записке Ильи, нам нужно было выйти ещё на один ориентир – тоже аншлаг, но большой. От него нужно уходить вправо от тропы. А сколько ещё до него – вопрос. Как известно, нет хуже заботы, чем ждать да догонять. Надежда, что мы вот-вот его догоним, давно угасла. Осталось верить в себя и в удачу. Илья в лагере нам говорил, что расстояние до места примерно двадцать километров. По нашим прикидкам, мы прошли уже больше половины. До темноты мы не успеваем. Да и усталость чувствовалась. Больше всего ныли спина и плечи от рюкзака. Ноги ещё «не против» были прошагать пару километров, но разум подсказывал, что ночлег лучше устраивать засветло. А светлого времени нам оставалось не более часа. Стали подыскивать удобное место. Недалеко от маршрута метрах в трёхстах левее увидели небольшой распадок, уходящий вниз. Из-под камней выбивался небольшой ручей. Тут и решили обосноваться на ночлег: и от тропы в стороне, и дрова есть. Для ночного «долгоиграющего» костра было бы лучше применять лиственницу, но за неимением таковых поблизости свалили две сухие ёлки и сырую берёзу, хоть и знали, что ель при горении постреливает искрами. Ужинали уже при свете костра нехитрым, но калорийным супчиком из пакетов, приправленным банкой тушёнки (приготовили с расчётом и на собак). Попросив у Господа хорошей погоды, влезли в спальники по обеим сторонам костра. У таёжников такой костёр, когда два бревна длиной в наш рост укладывают друг на друга, закрепив по бокам колышками, называют нодья. Снизу жарко горела сушина, а сверху положили сырую берёзу, чтоб дольше горела.
Уже в полудрёме делились впечатлениями прошедшего дня. Воздух был свеж и прохладен; изо рта выдыхался парок – это значит, что было не более пяти-семи градусов. На облачном небе местами выглянули редкие, одинокие звёзды. «К утру погода может выяснить, а то и заморозок ляжет», – с этой мыслью я, согретый таёжным костром и придавленный победившей наконец моё тело усталостью, провалился в царство сна.
Под утро, ещё без признаков рассвета, пришлось вставать, проснувшись от холода. Нодья почти прогорела, только по торцам остались тлеющие берёзовые пеньки, не дающие тепла. Володя тоже выполз из спальника. Вновь оживили костёр. Вскипятили чай. Согрелись. Ожили сами. Но было ещё сумеречно. Поманило опять внутрь спальников.
…Очнулись от сна, когда солнечные лучи нащупали лазеечки между деревьями в плотной стене тёмного леса в вершине распадка и прорезали утреннюю
Подогрев остатки вчерашнего супа и чай, быстро позавтракали и свернули бивак. Со свежими силами легко и как-то незаметно вытянули на перевал. Оказалось, что ночевали от него всего в получасе ходьбы. Остановились на чистой поляне, огляделись. На перевале лежал небольшой снег, слегка припудрив землю. Теперь как на ладони прекрасно была видна вся панорама по обеим сторонам хребта. При виде такой небывалой открывшейся красоты я потерял дар речи. Только ради того, чтобы увидеть это, уже стоило преодолеть все препятствия и прийти сюда. Сбросив рюкзак, я забрался на возвышающийся останец и не мог оторвать глаз от этого великолепия. Лирическое настроение, которым я заразился в тот момент, до сих пор посещает меня при воспоминании о Горном Алтае.
…Осень, как и любое другое время года, по-своему прекрасна в любом природном уголке. К этой красоте привыкнуть невозможно. Но не всегда мы это замечаем, потому что нам просто некогда это видеть. Иногда мы замечаем её неожиданно, нас вдруг внезапно поразит какой-то необычный пейзаж, и мы забываем о своих делах, проблемах… И созерцаем, впитываем красоту. Иногда нужно заставить себя силой воли искать это удовольствие: нужно найти время, оторваться от дел насущных и суетных для поиска красоты. И мы идём в парки, в лес, на реку… Но, когда такую благодать видишь впервые и в таком экзотическом месте, как горы, – это впечатление на всю жизнь. С высоты птичьего полёта ты видишь диковинную картину, написанную самым искусным и непревзойдённым художником – Природой!..
Действительно, северная сторона, откуда мы пришли, представилась мне огромным красочным полотном, где каждое дерево, растущее там, внизу, вносило свой оттенок в палитру красок. Жёлто-красные тона указывали на смешанный берёзово-осиновый подрост на местах прошлых вырубов с относительно ровными линиями границ. Пурпурные тона с оранжевыми вкраплениями выдавали заросли черёмухи с шиповником и рябиной вдоль распадков и ручьёв; особо выделялись на полотне своим торжественным нарядом стройные ряды лиственниц по горным склонам. Яркие, нарядные краски соседствовали с фрагментами сочных зелёных тонов, резко очерчивая границу кедровников и ельников с лиственницами. Местами угадывались своей бледноватой зеленью хвои и коричневыми карандашиками стволов сосновые куртины. Были видны белые и серо-зелёные вкрапления красок от камней по распадкам и выходов скальных пород, покрытых мхом и мелким кустарником. Вся эта картина расположилась меж двумя горными хребтами, тянущимися с востока на запад, а по центру будто разделена тёмной извилистой полосой речной поймы, уходящей в сторону Телецкого озера.
Южная сторона, куда лежал наш дальнейший путь, запомнилась мне относительно голым склоном, густо покрытым побуревшим уже травянистым ковром, но почти свободным от древесной растительности. Лишь отдельные пучки каких-то зарослей да разбросанные участки кедрового редколесья вперемежку с елью, скромно зияющие своей сочной зеленью вдоль распадков. Также светлыми пятнами бросались в глаза частые каменные осыпи и останцы. И окрашен этот склон был гораздо скромнее: из буйства всех красок преобладали всё-таки зелёные тона кедрачей и ельников, да местами притягивали взор своим весёлым апельсиновым цветом редкие куртины насаждений лиственниц, сиротливо прижимавшихся к покладистым кедрам. Ещё запомнились тёмные сплошные горные массивы на горизонте с редкими белыми плешинами гольцов. Я не мог понять, почему южный склон вдруг выглядел гораздо беднее северного?..
Позднее, когда у меня появилась возможность посмотреть карту района, я выяснил, что мы были на перевале Минор. Высота его почти 1400 метров. Но разница в буйстве осенних красок так и осталась для меня загадкой.
Пройдя всего около двух километров по гребню хребта, действительно, увидели большой аншлаг, не похожий на предыдущий. Здесь была изображена карта-схема заповедника, а заодно и прилегающей территории. Эта карта и раскрыла нам глаза: южная граница заповедника примыкала к территории Хакасии Красноярского края. Здесь территория заповедника заканчивалась. Единственная река, которая была небрежно обозначена на хакасской стороне, как наиболее крупная, и была Большой Абакан. Но до неё было, наверное, около двадцати километров. К тому же в той стороне просматривались высокие горы. Это не совсем соответствовало описанию маршрута Ильи. Он говорил, что от границы до конечного пункта всего час ходьбы, причём всё вниз по склону. Далее тропа уходила влево, образуя угол границы. Нам же указано было сворачивать направо.