Таежный рубикон
Шрифт:
Едва примостился на пеньке, как прибёг Акай, весь запыханный, увешанный репьями по уши. Завиноватился, шельма, глаза пряча. Оплошал, мол, я. Не обессудь, хозяин. Объегорил меня косой вчистую... Прибился быстренько под самый бок да притих, отвернув хитрую морду.
Сидел Семеныч и, поглаживая Акая, невесело размышлял: «Случись чего – не отобьемся ведь... Парень-то совсем еще слабой... Какой с него вояка?.. О Танюшке и вообще – разговору нет... Ее и в расчет-то брать нельзя... Было бы оружие... Берданка там... или еще чего... А так... Да что там говорить... – вздыхал Семеныч горестно, и черная безысходная тоска все больше набивалась в душу: – И чего ж им, сволочугам, не живется-то? Почему не хотят-то, как все люди?.. Дерут друг дружку походя... Режут почем зря, будто волки... Сегодня –
Тихо стукнула где-то вдали дверь зимовья. И пора бы уже идти ему: «Верно, Танька тревожится...»
А он все сидел да сидел.
Алина
В один злосчастный день все переменилось, все пошло кувырком...
А началось с обычных мелочей. С обыкновенных мелких неурядиц... В очередной раз наехали «пожарники». Нарисовали целую кучу актов. Да практически по всем косметическим салонам. Алина поначалу, не видя в происходящем ничего из ряда вон выходящего, попыталась привычно уладить все недоразумения с помощью банальной и не слишком обременительной взятки. Но не тут-то было. Давно и надежно прикормленный начальник пожарной охраны города Сенчук вдруг заартачился, проявил какую-то абсурдную, абсолютно не свойственную ему принципиальность. Пришлось заплатить немалые деньги по штрафам и клятвенно пообещать устранить все перечисленные в бумажках недостатки. Но не успела позеленевшая от злости Алина отделаться от обнаглевших, в одночасье отбившихся от рук «пожарников», как в нее мертвой хваткой вцепилась СЭС. Вот же сволочи! И эти уже успели пронюхать о неприятностях, образовавшихся у Стасика! И тут опять Алина натолкнулась на какую-то просто маниакальную несговорчивость. Но только когда следом за СЭСкой, ко всему прочему, фирму «Нюанс» вовсю затрясла и налоговая инспекция, она начала соображать, что все это не случайно. Сверху, скорее всего из самой верхушки краевой администрации, определенно дана отмашка: «чету» Савченко из числа «неприкосновенных» вычеркнуть. И не только. Устроив показательную порку, навсегда списать со счетов. Бросилась звонить Станиславу и услышала в трубке его слова, произнесенные с такой обреченной усталостью, что ей сразу же стало не по себе: «Попозже, Алинушка... Попозже... Ты перезвони через пару деньков...» Услышала и тогда уже окончательно утвердилась в своей умопомрачительной догадке: отныне ее несокрушимый Стасик, за спиной которого она двадцать лет чувствовала себя как за каменной стеной, становится для нее смертельно опасным. Да и под эту дикую «раздачу»-то она попала только из-за него. Чувство щенячьей признательности, которое она всегда, естественно, по дурости испытывала к Станиславу, растаяло как дым. Пришло время жутко пожалеть о том, что связала с ним свою жизнь! Не соверши она когда-то этой глупости – не пришлось бы в сорок пять лет остаться без всякой опоры в такой кошмарной ситуации. Ведь на этот раз ей совершенно никто не захочет, да и не сможет помочь. И с Дорофеева, будь он даже сейчас рядом, было бы пользы, как с козла молока.
И тут Алину просто взяла оторопь. Впервые за много лет она растерялась, не зная, как поступить, что же делать дальше. На ум не приходило ни одного хоть отдаленно приемлемого решения.
Но Алина не собиралась сдаваться. Закрывшись ото всех на даче, металась, как пантера в клетке. Беспрестанно курила, запивая крепчайшим кофе неприятную горечь во рту. Металась, мучительно обдумывая, скрупулезно взвешивая все возможные варианты. И не напрасно – выход из тяжелого положения в конце концов нашелся. Он был исключительно, чудовищно неприятным. Но он все-таки был!
Постепенно улеглось волнение, и ему на смену пришла уверенность в том, что далеко не все еще потеряно. Еще можно будет, пусть и пожертвовав очень многим, уцелеть, остаться на плаву. От этой спасительной мысли Алина собралась и прекратила заламывать руки. С удовольствием выпила бокал любимого белого мозельского и принялась придирчиво выбирать из своего необъятного гардероба подходящий к случаю «ансамбль», сваливая груды одежды прямо на пол. После долгих размышлений остановилась на светлой пиджачной паре с фривольно короткой юбкой. А потом, удобно устроившись на пуфике у трюмо, начала уверенными, безошибочными движениями накладывать макияж.
– Вах! Аво эх! Кто ко мне пришел?! – весело пропел Самвел Арутюнян, поднимаясь из-за стола. И, приветственно раскинув руки, расплываясь в улыбке, пошел навстречу, даже не удосужившись застегнуть верхнюю пуговицу на брюках, расползающихся на необъятном брюхе. – Вот так радость! – Приблизившись, сграбастал Алину, потом, откачнувшись, окинул ее придирчивым оценивающим взглядом и довольно поцокал языком. По-свойски приобняв, провел по ворсистому дорогому ковру в угол своего необъятного кабинета и бережно усадил на низкую мягкую тахту, неприятно дохнув на нее запахом пережаренного лука: – Ай, хорошо, что пришла. Вот молодец, да.
– Я к тебе с просьбой, Самвел, – бессовестно нарушая все мыслимые правила восточного этикета, не желая участвовать в обязательных для такого случая бесконечных взаимных словоизлияниях, произнесла Алина и улыбнулась в ответ. Ее буквально трясло, тошнило от прикосновений этого разжиревшего борова, но она привычно владела собой и на безупречно «отделанном» лице не дрогнул ни один нерв. – Поможешь?
– Что за разговор? Что за вопрос, Алиночка? – запричитал Арутюнян, мастерски скорчив обиженную гримасу на своей заплывшей от жира физиономии. – Зачем такое говоришь, а? Я тебе когда-нибудь отказал? – Но, мгновенно передумав, напустил на лицо «неподдельную» озабоченность: – Что случилось, родная? Что такое? Кто тебя обидел, скажи?
– Даже не знаю, с чего начать, – прикурив, задумчиво перебирая длинную дамскую сигарету в холеных пальчиках, продолжила игру Алина. – Как-то все сразу навалилось...
– По бизнесу, что ли? – «удивленно» вскинул мохнатые брови Самвел.
– Да есть проблемы... – терпеливо ответила она, стараясь ничем не выдать бушевавших внутри чувств: «Вот же скотина, сам же, скорее всего, все это и затеял! А теперь удивленно глаза таращит!»
– Ай, негодница... – облегченно осклабился он. – Так перепугала. Я уже думал, что-то совсем страшное случилось. – И, будто в мгновение ока прозрев, заговорщицки подмигнул Алине: – Шутишь, да?
– Какие уж тут шутки, Самвел? – вздохнула она и, сдавая позиции, решила больше не юлить. – Все действительно серьезно... Я бы иначе к тебе не обратилась... Понимаешь, вдруг ни с того ни с сего начали нажимать со всех сторон. Причем все сразу – и СЭСка, и налоговая...
– Слушай, родная, да ты позвони Станиславу, – не унимаясь, продолжил ерничать Арутюнян. – Он же все твои проблемы в пять минут решит. Для него же все это – пустячок. Ты что, забыла? – И, помолчав, опять состроил озорные глазки: – Может, поругались? Ну, говори. Не стесняйся...
– Да нет, – обреченно ответила Алина, понимая, что ей все равно придется идти до конца. Все равно эта жирная сволочь ни за что не отстанет – заставит ее до самого донышка выпить всю чашу унижения. – Не в этом дело... Просто у него сейчас там какие-то трудности. А время не терпит. За пару дней мне такого накрутят, что потом и не разгребешь.
– Да... – задумчиво протянул Самвел. – Я тебя понимаю, Алиночка. Как я тебя понимаю! Эти уж, если возьмутся, совсем обдерут. Тогда уже никто не поможет... – И, покопавшись, толстыми, как сардельки, волосатыми пальцами в стоявшей на столе роскошной вазе с фруктами, выудил увесистый краснобокий персик и принялся сосредоточенно его очищать изящным перочинным ножичком. Чистил и удрученно покачивал головой: – Даже не знаю, дорогая, чем тебе помочь... Даже и не знаю...
Алина молча ждала, когда же он наконец произнесет что-то существенное, но Арутюнян, казалось, так был поглощен своим занятием, что совсем забыл о ее присутствии. И она, не утерпев, опять сама вступила в неприятный разговор:
– Самвельчик, ну позвони Гургену. Ты же можешь... – И опять в кабинете повисла пауза. Арутюнян никак не отреагировал. Остался невозмутим, как каменный божок, как будто просьба Алины была обращена вовсе не к нему. И, уже не скрывая отчаянья, она вынуждена была прибавить: – Ну, позвони, пожалуйста... Я тебя прошу.