Таежный рубикон
Шрифт:
Однако, собравшись, полностью добил отпущенные Солдату для осуществления «маневров» двадцать минут и только тогда открыл дверку джипа:
– Щир, ты со мной. Я – впереди. Следом – эти двое. Ты замыкающим. И следи за ними в оба, чтобы не попытались ноги сделать...
– Так, значит, говоришь, никого не видел?.. Никто к тебе не заходил?.. – Дорофеев, сидя на неудобном, шатком и жестком табурете, брезгливо отодвинувшись подальше от грязных стен, сверлил пытливым взглядом стоявшего в двух шагах мужика, стараясь уловить хотя бы малейшие признаки беспокойства на его угрюмом невозмутимом лице. Но оно оставалось абсолютно бесстрастным. И прищуренные серые глаза из-под тяжелых надбровных дуг глядели на Игоря по-прежнему спокойно и безмятежно, как на пустое место:
– Нет.
Вот уже с полчаса продолжалась эта словесная тягомотина. Ни на один свой вопрос Дорофеев за это время так
– Я ж тебе обещал, – еще раз попытался урезонить его Дорофеев, пойдя по второму кругу, – ни деда, ни фельдшерицу вашу никто и пальцем не тронет. Они мне на хрен не нужны. Мне нужен только тот сморчок, которого они за собой таскают. Я же тебе все как есть разжевал – он у нас машину угнал и разбил. И деньги из салона подрезал. Понимаешь?..
– ...
– Да его тоже никто гасить не собирается. Мы что, совсем с дуба рухнули? Вернет – и все. И дело с концом... Ну так что? – теряя терпение спросил Дорофеев и, не дождавшись в ответ ни звука, шумно вздохнул и отвернулся: – Солдат!
– Слушаю.
– Сюда иди... Шустрее... – громко произнес и, прикурив, уставился на подбежавшего к нему шоферюгу вылупленными от злобы щучьими глазами: – Ну?
– Ничего такого... – начал было объяснять Солдат.
– Ну и все. Завязали... – оборвал его Дорофеев и через мгновение рявкнул на весь дом, срываясь: – Я сказал – завязали!!!
В немедленно наступившей тишине стало отчетливо слышно, как безмятежно тикают старые ходики на стене. Дорофеев докурил, тщательно загасил окурок в услужливо поднесенной Солдатом пепельнице и тяжело, с хрустом в суставах поднялся на ноги:
– Объяснишь этому говнюку, что нам от него нужно. Пять минут. Понял? – проговорил, едва справляясь с соблазном пустить в ход кулаки – брезгливость пересилила, и, не дожидаясь ответа, не оборачиваясь, распахнув ногой дверь, вышел из провонявшей хаты на свежий воздух.
«Если бы ты знала, тварь, как это все на самом деле происходит! – крутилось в голове у Дорофеева, и он скрипел зубами, грязно понося Алину на все лады. – Как эти твои сраные приказы на деле выполняются... Уже бы обблевалась с головы до ног. Все свои коготки накрашенные с перепугу переломала бы, сучонка драная... Это тебе – не жопой вертеть, не «капусту» в сейфе перекладывать... – изгалялся Игорь, не желая осознавать, что в эту дикую безнадегу он загнал себя сам, без посторонней помощи. – Это из-за тебя пришлось в такую погань, в такое скотское месилово по уши залезть...» И, мысленно выместив на Алине переполнявшую его злость, почувствовал, как же он на самом деле смертельно устал. И тогда ему просто нестерпимо захотелось немедленно, вот прямо сейчас бросить все это к чертям собачьим. Бросить и набраться бухалом до бровей. Все: и этих отмороженных скотов, что сейчас за дверью с огромным удовольствием уродуют мужика, и опостылевшую Алину с ее немереным и совсем недавно таким манящим, притягательным для него приданым. И он бы еще долго распалял себя, если бы из памяти вдруг не выплыли перепуганные умоляющие глаза Сыча. Нет, он по-прежнему не испытывал к этому тупоголовому живодеру никакой жалости, но теперь уже жутко сожалел о том, что опрометчиво замарался, добив эту скотину самолично. Тем самым давая стопудовый шанс Алине, а точнее, ментам с легкой руки сволочного Станислава, если хоть что-нибудь об этой таежной истории вылезет наружу, навесить на него всех собак. Упрятать за решетку легко и непринужденно. И теперь уже, ясный день, ничего невозможно отыграть назад, ничего и никогда невозможно будет исправить.
Семеныч
Солнце поднималось, выползало из-за гор ровным багровым шаром – на полное вёдро [27] . Все сильнее подъедая, загоняя в непролазную, заблудную крепь зыбкую сизоватую хмарь – остаток долгой студеной ночи. Но мороз не отступал. Нет-нет да и шуманет, шарабахнет где-то, осердясь, разрывая хрупкую, прохоложенную насквозь древесную плоть. И займется вдруг, загуляет по озябшей тайге раскатистое шальное эхо. Заскачет взад-вперед с увала на увал, пока наконец, нашалившись вдосталь, не уймется, не уляжется за далекими синими хребтами. И снова наползает, стелется по лесу вязкая, густая тишина. И тихий робкий птичий говорок опять подступает, крадется к уху.
27
Вёдро – ясный солнечный день (простореч.).
Дотопал потихоньку до ближайшей забоки [28] . Далеко-то ходить несподобно было. А вдруг как Румын заявится. Пока добежишь... Постоял, подумал. Но место совсем не поглянулось. Слишком уж жиденько понаброжено. Да и то, считай, – одни маньчжурики [29] . А что с них взять? Весь-то с кулачок будет. Одна шерсть да пазанки [30] ... «Надо б лучше беляка поискать, – подумалось. – Пройду-ка еще маленько понавдоль».
28
Забока – пойменное редколесье (простореч.)..
29
Манжурик – маньчжурский заяц (простореч.)..
30
Пазанки – задние лапы у зайца (охотн.).
Только-то шаг ступил, как пыхнуло, порскнуло прямо из-под ног. Полетел, покатил стремглав в сторону коричневатый клубок. По привычке дернулся было к ружью, но тут же, опомнясь, и остыл в момент, закинул тозовку за спину – подальше от соблазна: «Нельзя ж стрелять-то!.. Никак нельзя... Кто их знает, бандюков этих... И где они посейчас обретаются...» А Акай, засранец, тут как тут. Подхватил зайчонка и пошел пластать вослед с голосом. Да тонюсенько, навзрыд, то и дело подпуская в «песню» петуха. «Вот ведь, холера хваткая, ей-богу – завернет! – недовольно покривился Семеныч. – Так и будем здесь скакать-то, как два дурака. Безо всякой пользы... – Но, подумав, решил собаку не отзывать. – А может, и сам, чертенок малый, изловить словчится. И такое не раз бывало...»
Долго мараковал, перебирая перед выходом весь запрятанный Румыном под нарами «арсенал». Тяжелые, мудрено излаженные «башмаки» [31] , длиннющие, бритвенной востроты «кинжалы» [32] . Да много другой разнообразной железной мерзости, придуманной жестокими, жадными до поживы людьми противо всякой лесной живности. Перебирал и качал седой головой. А то и плевался, негодуя: «Вот уж байстрюк так байстрюк! Это ж сколько можно зверя-то разного зазря извести, покалечить попусту?.. Ладно если одного с десяти доберет... А другие-то все с переломанными ногами да распоротыми брюхами далёко уйдут. Да там и подохнут в одночасье, окочурятся рано или поздно...» Надо было, конечно, раненого парня чем-то хорошим подкормить, да и самим с Танюхой, покуда все не уляжется, тоже жевать ведь что-то надо. Но все равно на подлое не измыслился. Не смог лишний грех на душу взять. Подхватил в сердцах с гвоздя моток тонкой нихромовой проволоки, пару кулемок да вышел на двор...
31
«Башмаки» – тяжелые кольца с приваренными под наклоном толстыми гвоздями. Прочной цепочкой прикрепляются к тяжелому потаску (обычно – тяжелое бревно). Применяется для браконьерского лова копытных.
32
«Кинжалы» – заточенные до бритвенной остроты лезвия. Тупой конец забивается в бревно. Бревно кладется поперек тропы, пробитой животными в глубоком снегу. Зверь, перелезая через бревно, распарывает себе брюхо. Обычно применяется для браконьерской охоты на кабанов.
«В-о-от... Это как раз то, что надо, – обрадовался Семеныч, вскоре набредя на невысокий, но густой тальничок – весь, сплошмя, в свежих заячьих погрызах. – Вот тут-то у них и столовка, стало быть... Да и наслед-то белячий – чего и хотелось...»
Отошел чуть в сторону. Пошарил взглядом. Обознал привычно прямую, как стрела, ходовую тропку. Присмотрел узенький пролаз на крутолобом взгорке да приладил к прочному кусту аккуратную петельку. А следом и еще одну такую же – с перекладинкой. Да парочку поодаль на другой, такой же нахоженной, давно набитой тропинке... Подустал немного. Решил передохнуть.