Таежный рубикон
Шрифт:
Было у него с самого начала дурное предчувствие! Было. Еще тогда, в кабинете у Алины... Пора бы научиться доверять интуиции. Давно пора. Надо было сразу же взять как можно больше людей. Привлечь этих спортсменов бывших, качков недоделанных. Тогда бы он уже зубами вцепился в эту чахлую Ретиховку. Всех бы здесь построил, как срань в вытрезвиловке. И результат бы уже был. Был бы наверняка... Ну ничего. Это еще не поздно сделать утром. Им отсюда все равно никуда не выпрыгнуть с полудохлым воякой. Обложит, как волчат.
– Слышь, шеф... – снова подключился Щир. – Была машина! В ту сторону пошла, на Отрадное.
Демин
Демин притормозил у обочины и посмотрел ненавидящим взглядом на
Оставшись в одиночестве, пока Серега добросовестно утробным ревом «пугал» сугроб, Демин, вцепившись в рулевое колесо, впал в состояние полной прострации. Он уже не мог и не хотел думать ни о чем, связанном с нынешней ситуацией. Он ощущал себя полностью опустошенным навалившимися непредвиденными напастями. Он уже не питал никаких надежд на благополучный исход этой дурацкой истории, в которой, согласно простейшей логике, просто не мог, не должен был участвовать. И когда все-таки погряз по уши, вопреки здравому смыслу, в разрешении чуждых ему, абсолютно далеких от него «проблем», опустившись на какой-то совершенно незнакомый ему этаж человеческой жизни, он с какой-то просто пронзительной ясностью осознал свое полное бессилие перед лицом сложившихся обстоятельств и обреченно «отпустил вожжи».
И тут, неожиданно для него, по причудливой прихоти включившегося в «игру» подсознания, выстраивающего точный ассоциативный ряд, перед глазами вдруг всплыла картинка из далекого детства. Совершенно забытая, давно вычеркнутая из ближней памяти за полной ненадобностью... Колодец сумрачного питерского двора с серыми облупленными стенами старых «доходных» многоэтажек... Громадные, нелепые, как мастодонты, мусорные контейнеры в темной глубокой арке... И усмехающаяся ненавистная рожа наблатыканного и наглого Санька, державшего весь двор в повиновении...
В тот обычный промозглый мартовский день они ловили у помойки голубей картонным ящиком из-под обуви, поставленным с одного края на палочку, с привязанной к ней веревкой. Ловили, чтобы, замирая от восторга, подержать в руках их хрупкие теплые тела, почувствовать, как испуганно и часто бьется под ладонью крохотное сердце. Им с Коськой очень хотелось научиться поить голубей изо рта, как это делал дядя Егор у себя на голубятне. Но как они ни старались, у них почему-то ничего не выходило. Перепуганные напрочь полудикие голуби, охотно клевавшие хлебные крошки почти из рук, наотрез отказывались пить. И тут развалистой «моряцкой» походочкой подвалил Санек, долговязый, на голову выше всех сверстников, живущих во дворе, обалдуй, всегда готовый спровоцировать кого-нибудь на драку. Но драться с ним уже давно и никто не решался – знали, что якшается с лефортовской шпаной и постоянно таскает в кармане широченных, подшитых молнией клешей заточенный с двух сторон перочинный нож и увесистую убойную свинчатку. Подошел, ухмыляясь, и тоненько, с понтом, сплюнув через губу, предложил: «Ну что? Не получается? А ну-ка дай». И Андрей с сожалением, ожидая какую-нибудь очередную Сашкину подлянку, безропотно отдал ему сизого светлоклювого голубка. Санек бережно взял, погладил птицу по голове согнутым, прокуренным до желтизны пальцем и вдруг, размахнувшись, шмякнул ее об стену так, что в воздухе повисло облачко тонкого голубиного пуха. И, еще раз улыбнувшись во весь рот, повернувшись, медленно, не торопясь, пошел прочь. А Андрей стоял с расширенными от ужаса глазами и, всхлипывая, не отрываясь, глядел на ярко-красное пятно на стене, на грязно-бурый комок расплющенной голубиной плоти, еще какое-то мгновение назад бывший красивой до одури птицей. Стоял и дрожал всем своим тщедушным телом от негодования и страха, от жуткой сплошной мешанины нахлынувших чувств...
И вдруг показалось ему, Демину, что до сих пор он все стоит в лишенном раннего солнца сумрачном питерском дворе, сжимая кулаки, задыхаясь от бессилия и растерянности. Глядит переполненными ненавистью глазами на вызывающе медленно удаляющуюся спину Санька...
И тут совсем другой Демин, не имеющий и малейшего сходства с худеньким питерским мальчиком, не глядя на нарочито громко хлопнувшего дверкой машины Купцова, чуть слышно произнес: «Сережа... пожалуйста... придержи язык... Мы с тобой попали в полное говно».
Алина
Алина, закрыв дверь на ключ, стояла у стола и нервно курила, не замечая, что стряхивает серые столбики пепла с длинной дамской сигареты мимо пепельницы. Она приказала секретарше никого к ней больше не пускать, но как ни приказывай, а есть лица, перед которыми ни сидящая в приемной Лариса, ни она сама не смогут устоять. Тот же мэр или Стасик. Но даже Станислава она сейчас видеть не хотела. Ей нужно было побыть в полном одиночестве, чтобы после состоявшегося только что разговора с Глотовым привести свои мысли в полный порядок. А сначала следовало прямо сейчас, незамедлительно, полностью, до мельчайших деталей восстановить в памяти этот короткий, но неприятный разговор...
Глотов заявился совсем не ко времени, в неподходящий момент, когда она уже второй час высиживала у себя в кабинете, полностью, с головой погрузившись в бумаги. Приближался срок сдачи годового отчета, и необходимо было тщательно сверить все цифры, не полагаясь на бухгалтеров. Прошло то благословенное время, когда налоговики, еще только организуясь как серьезная служба, поверхностно вникали в суть деятельности предприятий сферы обслуживания, как, впрочем, и всех других многочисленных сфер. У них явно не хватало тогда знающих, грамотных специалистов, и зачастую вся проверка заканчивалась кратким просмотром всевозможных отчетов, балансов и деклараций, счастливо завершаясь в одном из городских ресторанов кучей пьяных комплиментов, тостов за здравие и процветание и вполне «адекватным» объемом необременительных презентов. Теперь наступили другие времена. Налоговая инспекция выросла в самодостаточную и весьма грозную государственную структуру, с которой приходилось считаться. И даже всемогущий, казалось бы, Стасик уже далеко не всегда мог помочь «спрятать концы». С каждым днем сделать это было все трудней. Аппетиты налоговиков росли как на дрожжах.
Глотов заявился явно не ко времени и застал ее врасплох. Совершенно не успела подготовиться к разговору. Удобно устроился в кресле и начал с напором, которого Алина от него никак не ожидала.
– Ты что же, девочка, решила, что можешь по-прежнему творить все, что заблагорассудится? – худосочный Глотов загонял слова с оттяжкой, как гвозди в стену, не давая ей и рта раскрыть. – Думаешь, что твой Станислав, как всегда, дурь твою прикроет? А здесь уже не просто дурь. Здесь – чистая уголовщина... А ты знаешь, что у них там, в горотделе, полный аврал? Что по указке сверху, и не из края даже, а гораздо выше, их там всех служба безопасности шерстит вдоль и поперек?! Знаешь?
И умудренная жизнью, никогда не терпящая от кого бы то ни было никаких возражений Алина, полностью растерявшись и от самого по себе оскорбительного, исключительно грубого тона Глотова, и от неожиданного содержания его слов, молчала, словно набрав в рот воды. Молчала, как круглая отличница, которую директриса застала с мальчиком в школьном туалете. Ей, привыкшей за годы замужества к практически полной вседозволенности, в этот раз просто нечего было возразить.
– Ну, давай... если уж так тебе приспичило, – выпустив пар, пристально поглядев на притихшую, непохожую на себя Алину, рассеянно теребящую в своих холеных пальчиках с безупречным ярким маникюром какую-то бумажку, сбавил обороты Глотов. – Давай объединимся. Я не против. Только на разумных условиях... Что нам с тобой делить? В этом бизнесе нам обоим места хватит. Понимаешь?