Тафгай
Шрифт:
— Эти две части, соединим ремнём, — объяснил я полученные детали. — Затылок тоже должен быть защищён.
— А почему на лице такая большая открытая полость, шайба ведь залетит? — Инженер указал на мой явный конструкторский промах.
— Здесь, чтобы у вратаря был обзор, установим защитную решётку из толстой металлической проволоки. Теперь эти две части отольёшь из алюминия в литейке, и принесёшь сюда, — я облегчённо выдохнул, передав пластилиновый шлем Васильку.
— У меня два вопроса? — Он как ученик
— Алюминий купишь в магазине, в виде армейских кружек и тарелок, которые делают для туристов. В Литейку тебя проводит наш физорг. Ты его на волейболе видел, он обычно в профкоме газеты читает, — я встал, пожал руку будущему конструктору ценной хоккейной амуниции. — А у меня план горит.
Но с планом, по всей видимости, сегодня был завал. Так как после обеда и традиционной политинформации под чай с булочками, у моего фрезерного станка вновь началась свистопляска. Первой прибежала проведать потенциального больного врачиха Ольга Борисовна. Она в своём белом халате, не побоявшись маслянистых пятен, встала в метре за моим трудовым горбом:
— Товарищ Тафгаев, вам срочно нужно подняться в медпункт! Вы должны были в понедельник в городской поликлинике пройти полное медицинское обследование. Где справки?!
— Голову мне посмотрели, — я тяжело вздохнул, отключив станок. — Флюорографию легких сделали. Ухо, горло и нос — прочистили. Сказали, что записывают в отряд космонавтов для полёта на Луну. Там американцы флаг криво установили, нужно будет слетать поправить. Возможно, заменить на другой, но этот вопрос ещё в ООН не обсудили. Поэтому пока поработаю здесь ещё пофрезерую что-нибудь.
— Опять врёшь! То есть врёте, ну вам не привыкать, — не отступала «мечта поэта» с огромным желанием закатить скандал.
— Ничего не вру, сегодня ночью было сообщение по радио один раз. Теперь отступать некуда, — я придал голосу трагичности. — Всё цивилизованное человечество смотрит на простых тружеников из Горького с надеждой и вдохновением. Прости, Оля, может, в последний раз видимся.
— Дурак! — Крикнула врачиха и улетела, мелькая коротким белым халатиком и красивыми полными ножками среди тёмно-серых стеллажей с заготовками.
«Кстати, надо бы мастеру сказать, чё они здесь стоят в проходе, нарушают технику безопасности», — почему-то подумалось вдруг. И только я настроился открутить из зажимов старую деталь и прикрепить новую меня позвали на перекур неформалы Толя и Коля.
— Ладно, — махнул я рукой. — Всё равно работать не охота, пошли, подышу с вами одним отравленным никотином воздухом.
На улице, где осенняя погода, вспомнив про бабье лето, баловала тёплым солнышком, мы расположились на одинокой деревянной скамейке на выходе из заводского корпуса.
— Сегодня в шесть баскетбол, — расковыряв
— Палыч сказал, что тебя не будет, как же так? — Возмутился волосатик Толя. — Вон как в волейбол всем показали, а баскетбол это почти то же самое. Только бросать нужно в корзину.
— Мужики, ну ей Богу, я же там кого-нибудь в запале ненароком поломаю, — я печально посмотрел на проходящий по внутренней заводской железнодорожной ветке состав. — Дадут пятнадцать суток за хулиганку, а в выходные хоккей.
— Так и скажи, что зассал, — сплюнул на раскрошившийся асфальт Коля.
Я только чуть-чуть повёл рукой в сторону, а тело пофигиста-неформала Николая улетело метра на два в облезлые осенние кусты, и сигаретка тоже где-то потерялась.
— Я же говорю, у меня нервы баскетбол не выдерживают, — я встал со скамейки, в которую оставшийся Толя испуганно вжался. — Если кому-нибудь руку сегодня оторву, сами решайте, кто из вас за меня сядет.
— Вот это другой разговор, — вылез из кустов и отряхнулся Колян. — Найдем, кого вместо тебя посадить.
— За несколько пузырей договоримся, — улыбнулся Толя.
— Вот вы где, а я вас везде ищу, — из дверей цеха вышел корреспондент заводской многотиражки «Автогигант».
— Знакомьтесь, — я кивнул на худого прыщавого паренька. — Внештатный сотрудник газеты «Нью-Йорк Таймс». Чё тебе ещё надо?! — Рыкнул я на прессу.
— Вы же победили в турнире по теннису нужно осветить, — замялся корреспондент.
— Только два вопроса, у меня план горит, — я устало бухнулся обратно на скамейку.
— Где вы научились так хорошо играть в теннис и ваши детские увлечения? — Паренёк вытащил записную книжку.
— В детстве я увлекался теннисом, и в нём же научился бить ракеткой по шарику. Всё! — Я рванул галопом обратно в цех.
Отсиделся пятнадцать минут в комнате для политинформаций вместе с Данилычем и Казимиром Петровичем. Выпил чаю, успокоился, и снова вернулся к работе. Закрепил в зажимах вторую на сегодня деталь, покрутил в руках чертёж. И тут вдруг зацокали женские каблучки. Я само собой от чертежа отвлёкся, всё равно ничего в нём интересного не было. И увидел в новом зелёном платье дочку физорга Светлану.
«А она ничего, похорошела», — высказался голос в голове.
— Как? — Светка кокетливо отставила ножку в сторону.
— Да, — кинул я. — Похорошела.
— Здравствуй Иван, — из-за стеллажа с другой стороны прохода между станками вышла принцесса из КБ Яна Снегирёва и, увидев Свету, встала как вкопанная.
«Нежданчик, — хмыкнул голос. — Что сейчас будет? Веселуха!»
Я отодвинул штангенциркуль и ещё пару металлических деталей, которые удобно могли лечь в горячую руку, подальше от прохода.