Таганка: Личное дело одного театра
Шрифт:
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
Вот черни суд: ищи ж ее любви.
В семье моей я мнил найти отраду,
Я дочь мою мнил осчастливить браком —
Как буря, смерть уносит жениха…
И тут молва лукаво нарекает
Виновником
Меня, меня, несчастного отца!..
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил свою сестру царицу —
Монахиню смиренную… всё я!
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. —
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда — беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И всё тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
(После монолога «Достиг я высшей власти».)
(Актер Г. читал без запинки, наизусть, механически.)
Ю. П. (актеру Г.) Давай подумаем, на что класть этот монолог, чтоб он был действенным.
Актер Г. На самочувствие?
Ю. П. Нет, мне кажется, тут есть еще что-то. Ты ведь правил долго. Правил, еще не будучи царем. И наконец достиг… И что? Шестой год царствуешь, а счастья нет. И начинается разбор. Наивны мы!
Я бы не замыкался в себе, выносил бы все на суд мирской. Борис имеет смелость выйти с покаянием ко всем, к зрителям… Тогда будет страшно. Пустота… Зачем?.. А иначе получается эпическая штука. Попробуй, хотя бы грубо. Как в сказке — оказалось, что король голый. ‹…›
Актер Г. Хорошо, я попробую. Дома.
Ю. П. Нет, сейчас. Мне важно проверить. Важно зацепить тебя. А то ты на этот монолог наляжешь, и станет статично. А ведь Александр Сергеевич просит стремительности. Вот актеру Б. я это внушаю, внушаю, и был момент, когда он усек.
Тут очень важно, чтоб все било в одну цель, в нравственную штуку.
Актер Г. По-моему, это должно быть покаянием. Но и покаяние может быть разным. Одно дело — на площади, другое — в кабинете, третье — в охранке.
Ю. П. Тут — исповедание на паперти. Иначе пойдет статика. И ничего ты не сделаешь. ‹…› Шел-шел-шел… Шесть лет! Все
(Актер Г. пробует читать монолог.)
Ю. П. Тут он открытия для себя делает: «Живая власть для черни ненавистна!» Я тут спрашиваю шофера: «Ты чего его, усатого [портрет И. Сталина], повесил?» Он: «При нем порядок был!»
Актер Г. Я боюсь, что будет опасность душевной обнаженности. Я понимаю, что у Брехта были такие исповеди в «Добром человеке»: «Что это за город!..» Но то Брехт, хотя, может быть, и тут современный театр. Тут Борис, как Данко, вытащил дерьмо сердечное и дает — вот вам!
(Актер Г. читает монолог еще раз.)
Актер Г. Так вы хотите?
Ю. П. Да, лучше.
Актер Г. А мне кажется, это — газетно. Что-то пропагандистское.
Ю. П. Давай я тебе покажу этюдно. Если сумею убедить — бери. Неважно, что я не буду стихами читать. Я текст не помню.
(Ю. П. показывает, читая текст с голоса актера Г. Комментирует смысл произносимого и состояние Бориса.)
Ю. П. Смотри, какая фраза: «Безумны мы, если идем на поводу у черни». Вот вам пример: вы голодали — я все отдал. То-то, то-то, то-то… И что из этого вышло?
Какая была экспозиция до этого? Что-то с царем стряслось. Болен, наверное. Колдунов вызывал. А он выходит и открыто нам всем говорит, как есть.
Актер Г. Я могу и так сыграть…
Ю. П. Только так! А иначе — сильнее будет оперный певец. Ведь монолог написан гениально: он обрушивается на людей. И есть в нем момент неожиданности. На меня это действует сильно. У Пушкина часто бывают неожиданности. Даже у Сальери — «головного» человека. Когда он говорит: «Нет правды на земле…» Пауза. И открывает неожиданно: «Но нет ее и выше!» И я удивляюсь вместе с ним. А тут я вижу государя, который выходит и говорит страшные вещи. Мы только еще гадаем, что он скажет, а он пронзает нас. Он говорит: «У меня есть опыт огромный, есть система власти… Но что я могу?» Это он к нам обращается. А если ты будешь про себя говорить, не получится.
Актер X. Юрий Петрович прав. Так, как ты играл… Мы видим, что переживаешь, мучаешься… Но… А вот как Юрий Петрович показывал, это действует и заставляет меня думать о себе, что со мною происходит?
Актер Г. Хорошо, убедили.
Ю. П. Теперь, другой момент. Ты умеешь читать стихи. У тебя есть и чувство ритма, и можешь нести мысль. Но я хочу, чтоб ты во всей этой штуке открыл для себя новое.
Надо зачеркнуть напрочь весь наш опыт, как будто его нет. Только тогда мы сможем прорваться в новое качество. Это как Можаич [Б. Можаев] прибежал: «Вот молодец — за „Годунова“ взялся! Там такие мысли! Государственные мысли, зрелые!»
(Ю. П. смешно показывает восторги Б. Можаева.)
Этот монолог — как афоризм, это — заповеди властителя.
Реплика Ю. П. Любимова
Надо быть таким гениальным актером, как Чаплин, чтобы одной маской обходиться. Это он сумел всю жизнь на одном штампе прожить.
Актер Г. Тут есть некая опасность интонаций Пугачева [спектакль «Пугачев»].
Ю. П. Да. Но сбив надо делать точный и конкретный по мысли. («Достиг я высшей власти».)