Таганский дневник. Книга 1
Шрифт:
Шеф. Ты вспоминаешь Кузькина?
— Я его не забывал.
— А то вы теперь больше снимаетесь, а мы смотрим. «Стряпуху» [40] … и т. д.
— Я к «Стряпухе» не имею никакого отношения…
— Твой друг имеет прямое к ней отношение… А главное, диапазон большой от таких песен к «Стряпухе».
— Это было до песен…
— Ну почему, он и тогда писал…
— Это был ранний период творчества.
— А-а… ну тогда ладно.
Высоцкий. Он со мной доиграется. Что это за манера — не здороваться, не видеть человека…
40
«Стряпуха» — к/ф по одноименной пьесе А. Софронова (реж. Э. Кеосаян, 1965), в котором
В театре интриги. Появился третий Тартюф — Вилькин.
(На полях)
Были у Гаранина. Провожали болгарина. Мы все — я, Никита, он — Раки, он гадал нам. В 1973 ко мне должно прийти признание, я должен получить какой-то орден или еще что-то. — Запомни этот год.
Вот так живет человек, живет, перемололись беды, заботы, и вроде выбрался из переплета, выкарабкался из ямы, как вдруг — бух, опять оглоблей по ногам — оттого, что неожиданно, оттого обиднее, оскорбительнее. Что за черт, когда же они меня оставят в покое, Господи, опять я взываю к тебе — не оставь. Как все непрочно в мире, как все не вечно, какой-то пустяк, случай может разрушить вмиг все, разлететься прахом и не соберешь. Но… не падать духом, не вешать носа, как-нибудь с Божьей помощью одолеем и этот рубикон.
Вчера был отличный денек. Иногда нам везет все-таки. Пришел Джавид с парнем из Строгановского, Сергеем. Принес работы свои показать — больше всего мне понравились детские портреты и тема Евы и Адама, выполненная на каком-то гофрированном материале. Купили вина, сыру, колбасы и пошли в Кусково. Там и попировали на природе, среди молчаливых предков, замкнувшихся в каменные изваяния. Сергей все восклицал восторженно:
— Не верится… Боги на сцене и такие простые люди в жизни…
Я им выдал все: и читал рассказы, и пел под балалайку, и философствовал — угощал собой, пока тошнить не стало, но остановиться не мог.
А сегодня с утра настроение паскудное, как говорит жена: «Опять блоха на ногу наступила». Вымылся на всякий случай. Вечером надо будет, наверное, пойти к Максу, уезжает Марина и хочет, чтобы мы с Высоцким пришли, посидели, выпили и «попели, как тогда». Но Зайчик чувствует, что там будет Влади и не хочет идти. У Марины в пятницу был последний съемочный день, и гримеры ее напоили спиртом, и Марина была совсем пьяненькая, чего-то хотела сказать и не могла сообразить.
Но вот, погуляли, значит, мы в тот день с французами, понаделали забот. Во-первых, не хотела ехать жена — «не хочу и все, потом объясню… там будет эта… Влади, я не хочу ее видеть, я прошу тебя туда не ездить, так как ты меня просишь не общаться с Бортником и т. д.» Как-то мне удалось ее уломать и теперь, думаю, зря.
Она согласилась, но с каким-то зловещим подтекстом: «Ну… хорошо, я поеду, но запомни это». Все это, т. е. посещение Макса, должно было состояться втайне от Иваненки, по крайней мере, присутствие там Володи. Танька с Шацкой, потихоньку у меня, по очереди выведывали — должен ли быть там Володя, — я сказал, что не знаю. Кончается спектакль, стоит счастливая Танька и говорит, что «ей звонил Володя, и все мы едем к Максу… машина нас уже ждет, приехал за нами его приятель». На улице шел дождь, и машина была, как никогда, кстати, и все это было похоже на правду: и ее веселый тон, и машина, и приятель… Меня это обескуражило, честно говоря, но я подумал: а что? Высоцкий и не такое выкидывал, почему бы и нет? А вдруг так захотела Марина или он что-нибудь замыслил. Но всех нас надула Танька, а меня она просто сделала, как мальчика.
Мы приехали к Максу, когда там еще не было ни Володи, ни Марины, и весь обман мне стал ясен… А когда вошли счастливые Марина с Володей, и я увидел его лицо, которое среагировало на Таньку, я пришел в ужас, что я наделал и что может произойти в дальнейшем.
С этого момента весь вечер пошел колбасой. В воздухе носилась шаровая молния, готовая натолкнуться на любое острие и взорваться. Танька сидела в кресле, неприступно-гордо смотрела перед собой в одну точку и была похожа на боярыню Морозову. Я старался угодить жене, скорее напиться и смыться. Как-то облегчал мое присутствие в этом гадюшнике Говорухин, который держался уверенно, сильно и с юмором. Зажгли свечи, накурили табаку, и стало похоже на возню чертей наше сборище. Ожидали какого-то грохота все, было ужасно неловко. Спели «Баньку». Володя попел. Стал подливать себе в сок водку, Марина стала останавливать его, он успокоил ее:
— Ничего, ничего… немножко можно. — Я ошалело смотрел на него и, как
Основные события развернулись после нас. Володя, оказывается, все время потихоньку подливал себе в сок водки и таким образом надирался. Марина тоже была пьяненькая, а Иваненко готовила бомбу.
Анхель пришел в разгар событий и работал громоотводом. Иваненко кричала: «Он будет мой, он завтра же придет ко мне» и пр. Марина говорила. «Девочка моя, что с тобой?» Ей не хотелось показывать перед Максом, что у них с Володей роман. В общем, черт-те что и сбоку бантик Володя сорвал колье с Марины, и жемчуг раскатился, и они собирали его. В три часа ночи Анхелю удалось увести Таньку, а Володя, совсем пьяный, остановил молоковоз и отвез Марину в гостиницу. Там и уснул у нее. А утром пришел домой, дома — никого, он — к соседу, потом в охрану авторских прав, взял денег и в «Артистик» пить коньяк. Каким-то образом догадался позвонить Игорю Кохановскому — который забрал его к себе и уложил спать. Я не находил себе места на следующий день, маялся, ходил из угла в угол в театре, пока не нарвался на звонок Гарика и обо всем узнал. Вечером спектакль у Володи. «Пугачев». Надо что-то предпринимать, как-то предупредить Галдаева… его нигде нет… что делать, говорить ли, что Володя в развязке, или подождать, может, проспится… Решил не поднимать шухера — и ждать — будь что будет. Приехал к Гарику — у него сидит Марина и ест гречневую кашу. Володя спит на диване. Через полчаса мы разбудили его, он обалдел от присутствия Марины, ошалело спросил: «Какой у меня спектакль?», выпил чего-то и стал собираться на Таганку. Я охранял его, пока он не ушел на сцену, и уехал в ГИТИС, к Анхелю. Поздно позвонил Гарику, он сказал, что Володя играл хорошо, даже шеф его похвалил, но, что шеф зачем-то его вызывал. Вот такая оригинальная история. Иваненко заявила Володе, что «она уйдет из театра и с сегодняшнего дня начнет отдаваться направо и налево».
А сегодня уже вечер. С утра съемка «Магазина», потом — освоение «Хомутной». Я думаю: может быть, нам все-таки развестись с Шацкой, взять да и насмелиться. А что? Ссора ссоре рознь. По существу, мы ведь ничем особо не огорчили друг друга, и все-таки чемодан между нами серьезный.
Жена повторяет мужа, муж жену, они перемолачивают все темы вдвоем, вырабатывается единое суждение, мнение и даже текст. И потом высказывают его теми же словами, что и другой, не зная, что тот уже говорил точно так же. Я заметил это особенно на Веньке с Алкой. Мне Венька уже говорил о «Дребезгах» — что «приятен сам факт существования такого произведения», он еще не дочитал, а суждение у него давно готово. И Алка, когда говорила, она еще не прочитала, но уже они обсуждали, потому что она сказала те же самые слова. Чего они обсуждали, когда еще не читали? Полуинтеллигенция вся такая. Лишь бы поболтать, мы болтуны, и я такой же.
Господи! Не оставь меня, помоги.
Мы напрасно сетуем, что наш труд актерский не остается поколениям, не оставляет следа, как, допустим, живопись, музыка и пр. Искусство актера умирает вместе с ним — мы сожалеем об этом, а зря. Это прекрасно, в этом есть сказка, подвиг, легенда. Искусство актера, как никакое, привязано ко времени, к нравам общества, к его вкусам, модам, привычкам и пр. Как мы жадно всматриваемся в скудные фотографии Орленева, Шаляпина, отыскиваем в них тот гений, что озарял их, изучаем их мимику, жесты, по выражению глаз хотим понять движение души, что волновало их в тот миг и пр. Как хорошо, что от Мочалова не осталось магнитофонной пленки, кадров кино. Ведь актер тогда живет, когда он живет. А что толку, от нас останутся ворохи фотографий, километры плохих, серых фильмов, сотни километров дрянных звучащих записей… Разве можно понять актера в его халтурах, а ведь будут судить по ним. Надо задуматься над этим вопросом и пересмотреть свои взгляды на дела, остающиеся потомкам.