Таганский перекресток
Шрифт:
— Забавно, — вздохнул Валерий Леонидович, — весьма забавно.
Кто бы мог подумать, что невинная страстишка обернется таким вот образом?
Хомяков знал, что тщеславен, любил он слышать восхищенные и завистливые возгласы, обожал демонстрировать свое превосходство в уме и знаниях. Эта черточка характера и привела Валерия Леонидовича на исторический форум. Серьезные оппоненты в Интернете попадаются нечасто, обычно подростки да прочитавшие пару книжек дилетанты, и в их компании Хомяков развернулся вовсю. С ленивым высокомерием громил
Но обращение занудного Сержанта выбило Валерия Леонидовича из колеи, заставило насторожиться и задуматься. Глубоко задуматься. И не только потому, что ему понравился показанный виртуальным приятелем перстень. Все было гораздо сложнее: Хомяков знал, кому принадлежит сей раритет. Точнее — принадлежал. Валерий Леонидович помогал Ибрагиму собирать коллекцию и не один раз видел перстень на пальце покойного.
— Что ж, Сержант, жаль, конечно, но, кажется, ты влип.
Хомяков взял телефон и набрал номер резиденции Казибековых.
— Валерий? Конечно, помню.
Абдулла поморщился и переложил телефонную трубку в другую руку. Ему до чертиков надоели звонки с соболезнованиями. Правильнее всего было бы посылать всякую шушеру на… Ну, понятно куда. И еще пару лет назад молодой Казибеков именно так и поступил бы, однако новые игры, в которые заставил его играть отец, диктовали новые правила: приходилось быть вежливым. Не со всеми, разумеется, но приходилось. Антиквара Абдулла хотел отправить к секретарю, но вспомнил, что Ибрагим отзывался о Хомякове очень хорошо и лично представил его сыну. Человек известный, человек полезный — можно уделить ему пару минут.
— Абдулла, я огорчен и расстроен. Ты знаешь — я очень уважал твоего отца. Прими мои соболезнования.
— Спасибо, Валерий. Спасибо, что не забыл меня в этот час. Я тронут.
Короткая пауза. Как человеку воспитанному, Хомякову следовало попрощаться — тон хозяина предполагал короткий разговор, но антиквар медлил.
— Абдулла, извини, что спрашиваю… возможно, мой вопрос покажется тебе неуместным, но…
«Шакал боится за свой бизнес! — угрюмо подумал Казибеков. — Кажется, отец заказывал у него картину?»
— Валерий, все договоренности, какие были у тебя с моим отцом, остаются в силе. Но давай вернемся к этому вопросу через несколько дней, хорошо?
— Абдулла, извини, ты меня неправильно понял, — торопливо, боясь, что Казибеков бросит трубку, проговорил Хомяков. — Я хотел спросить, не пропало ли что-нибудь у твоего отца?
Абдулла вздрогнул. Секунды через три он закрыл рот, сглотнул и осторожно поинтересовался:
— Что именно?
— Понимаешь, мне показали перстень с крупным красным камнем, очень похожий на тот, что…
— Он у тебя?!!
Казибеков заорал столь громко, что Хомякову даже пришлось оторвать трубку от уха.
— Вези
— Абдулла, я же сказал: мне его показали. Прислали фотографию через Интернет.
— Кто прислал?
— Не знаю. Точнее, так: я знаю его только под сетевым псевдонимом.
— Где он сейчас?
— Мы договорились встретиться завтра.
— Поздно! Я хочу найти его как можно быстрее. — Казибеков задумался. — Валера, оставайся дома. Через полчаса к тебе приедут мои люди, расскажешь им что и как. Попробуем найти твоего приятеля.
Хомяков удивленно поднял брови: ничего себе спешка.
«Что же это за перстень?»
И в голове вдруг всплыла шутливая фраза, которую он написал Сержанту: «Ты должен помнить, чем запечатывали сосуды с джиннами…»
Но вслух произнес другое:
— Э-э… Абдулла, мне неудобно говорить, но…
— Если с твоей помощью я верну кольцо, гонорар составит полмиллиона, — веско бросил Казибеков. — Нормально?
— Абдулла, поверь, я приложу все усилия…
— Вот и хорошо.
Розгин позвонил Батоеву сразу же после встречи с Казибековыми, сказал, что ультиматум передан и Абдулла берет время на размышление. Ответ будет завтра. Мустафа выразил надежду, что Казибеков поведет себя здраво и не встанет перед паровозом. После короткой паузы адвокат осторожно заметил, что наблюдать за столкновением вышеупомянутого паровоза и упрямого Абдуллы никому не интересно. На том и порешили. Батоев продемонстрировал глубокую уверенность в собственных силах и не сомневался, что Розгин обязательно поведает об этом сообществу.
Однако, положив трубку, Мустафа позволил себе весьма длинное ругательство, и тон, которым Батоев посылал проклятия, не был тоном победителя.
Абдулла взял время до утра.
Казибековы заперлись в своем дворце.
На первый взгляд в этом не было ничего необычного — в подобных обстоятельствах любая семья повела бы себя именно так. Но время идет, а сыновья старого Ибрагима до сих пор не отправили своих жен и детей подальше от Москвы. Почему? Они-то, в отличие от Розгина и сообщества, прекрасно понимают истинный смысл ультиматума и знают, что шансов выстоять у них нет. Если Мустафа придет в их дом, лягут все, кто в нем окажется. От Заремы не уберечься.
А Казибековы не прячут семьи.
Чего ждут?
Ответ Батоев знал, и ответ этот ему не нравился: Казибековы ждут перстень.
Перстень!
Абдулла знает, что Мустафа не сумел добраться до кольца, и тянет время. Заполучит сокровище обратно — станет говорить совсем по-другому. И чья возьмет в противостоянии, непонятно: хоть Казибековы и отошли от сообщества, силенки у них остались, есть чем на ультиматум ответить.
На какое-то мгновение Батоеву стало страшно. Безумно страшно. Он даже подумал, что напрасно начал войну, почувствовал, как задрожали пальцы, и жадно потянулся за сигаретой…