Таинственная история Билли Миллигана (др. перевод)
Шрифт:
Купив принадлежностей для рисования, он отправился в парикмахерскую «Усы вашего папы». Норма Дишонг уже предупредила менеджера и всех работников, что к ним придет стричься Билли Миллиган. Ему сказали: «Привет, Билли», «Билли, как дела?», «Билли, хорошо выглядишь».
Бобби, молодая парикмахерша, которая делала ему стрижку и укладку, говорила с ним по-доброму и отказалась брать деньги. Она добавила, что он может заходить в любое время, без записи, и она снова его бесплатно пострижет.
Когда Миллиган вновь вышел на улицу, его узнали какие-то студенты, улыбнулись и помахали руками. Вернулся в больницу он крайне
19 февраля Дороти пришла навестить сына одна. Билли записал их разговор на пленку. Ему хотелось побольше узнать о собственном детстве и разобраться, почему его отец, Джонни Моррисон, покончил с собой.
– Я на отца не наговаривала, – сказала Дороти. – Ты иногда что-то о нем спрашивал, и я отвечала честно, да и ты мог составить о нем собственное представление. Я не жаловалась на плохое. Зачем мне было расстраивать вас, детей? Вы сами все видели, это же был ваш отец.
– Расскажи еще раз о том, – попросил Билли, – когда во Флориде ты отдала ему все свои деньги, чтобы он мог отправиться в турне, и когда в доме ничего не осталось, кроме банки тунца и пачки макарон. Он тогда вернулся с деньгами?
– Нет. Он поехал по «Еврейским Альпам». Я не в курсе, что там было. А вернулся с…
– По «Еврейским Альпам»? Это какое-то шоу?
– Это такое место, отели в еврейском районе Катскильских гор [20] . Он уехал туда по делу… шоу-бизнесом заниматься. И как раз тогда пришло письмо от его агента: «Джонни, не думал, что ты это сделаешь». А я так и не знаю, что там случилось. Вернулся он оттуда еще мрачнее, чем раньше, и потом это уже не прекращалось.
– А ты читала его прощальное письмо? Гэри Швайкарт сказал, что там перечислены имена…
20
Катскильские горы – отроги Аппалачей в штате Нью-Йорк. Популярное место отдыха жителей Нью-Йорка и соседних городов.
– Там был список некоторых людей, кому Джонни задолжал денег. Но без «акул», их он не назвал. Но я знаю, что были и они, ведь я с ним ездила… и все время в разные места… я сидела в машине, а он выходил и расплачивался с ними… Ему надо было отдавать игорные долги. Я поначалу думала, что и я должна за него расплачиваться, но я не хотела. Не я же брала эти чертовы деньги. Я, конечно, помогала Джонни по мере сил, но ведь не могла же я обирать вас, детей!
– Ну, – усмехнулся Билли, – у нас же оставался тунец с макаронами.
– Я снова вышла на работу, – продолжала Дороти. – Так что у нас стало появляться и кое-что еще. Я покупала продукты, работала, содержала дом. И перестала давать деньги Джонни. Бывало, что я попрошу его заплатить аренду, а он внесет только половину.
– А вторую половину проигрывал?
– Либо проигрывал, либо расплачивался с «акулами». Я не знаю. Когда я спрашивала, честного ответа не получала. В один прекрасный день кредитная компания собралась забрать у нас мебель. «Валяйте», – сказала я. Но парень не смог, потому что я расплакалась. К тому же я ждала Кэти.
– Не очень хорошо Джонни с тобой поступил.
– Ладно, – сказала Дороти, – хватит об этом.
После двух с половиной месяцев терапии в афинском Центре психического здоровья Билли стал терять все меньше и меньше времени и принялся настаивать на том, чтобы доктор Кол сделал следующий обещанный шаг – разрешил ему уйти в отпуск. Других пациентов, у многих из которых улучшения были не такими явными, отпускали на выходные домой к родственникам. Доктор Кол тоже считал, что, судя по поведению Билли, уровню осознания происходящего и длительному периоду стабильности, пациент к этому готов. Так что Билли позволили несколько раз отправиться на выходные к Кэти, тогда проживавшей в Логане, в двадцати пяти километрах от Афин. И Билли ужасно радовался.
В один из таких визитов Билли настоял, чтобы Кэти показала ему копию предсмертного письма Джонни Моррисона, которую, как он знал, ей предоставили в адвокатской конторе. Раньше Кэти этого делать не хотела, боялась расстроить, но когда брат завел речь о том, как страдала Дороти и каким паршивым отцом был Джонни Моррисон, Кэти разозлилась, поскольку всю жизнь чтила память Джонни. И Билли пора узнать правду.
– Вот, – сказала она, швырнув пухлый конверт на кофейный столик.
И оставила его одного.
В конверте лежали адресованное Гэри Швайкарту письмо от судмедэксперта графства Дейд во Флориде и несколько других документов: четыре отдельных листа с инструкциями четырем различным лицам, письмо мистеру Хербу Рау, репортеру «Майами ньюс», занимавшее восемь страниц, а также письмо на двух страницах, которое полицейские нашли разорванным, но склеили. Похоже было на то, что это второе письмо Хербу Рау, незаконченное.
Инструкции касались выплат огромных долгов, самый маленький из которых был на двадцать семь тысяч долларов, а самый большой – на сто восемьдесят. Письмо «Луизе» заканчивалось так: «И последняя шутка. Мальчик: “Мама, а что значит оборотень?” Мать: “Закрой рот и расчеши волосы на лице”».
Письмо «Мисс Дороти Винсент» начиналось с указаний по выплате долгов из страховки, а кончалось так: «Мое последнее желание – кремация. Я бы крайне не хотел, чтобы ты сплясала на моей могиле».
Текст письма, адресованного мистеру Хербу Рау, работавшему в «Майами ньюс», на копии оказался местами неразборчивым, далее такие места отмечены звездочками.
«В “Майами-ньюс”
мистеру Хербу Рау
Уважаемый,
писать все это непросто. Может, вам мой поступок покажется трусливым, но моя жизнь уже разрушена, у меня нет больше ничего. Мне остается лишь надеяться, что моей небольшой страховки хватит, чтобы хотя бы на какое-то время защитить моих троих детей: Джеймса, Уильяма и Кэти Джо. Если можно, проследите, чтобы деньги не попали в руки их матери Дороти Винсент. Она спуталась с какими-то людьми, которые отдыхают там, где она работает, в “Пляс Пигаль” на Майами-Бич, и они с радостью все с ней разделят! Сутенеры, ростовщики и так далее. Именно ради них она разрушила нашу семью, которую я, поверьте мне, пытался удержать изо всех сил.