Таинственная история Билли Миллигана (др. перевод)

Киз Дэниел

Следуя рекомендации доктора Уилбур, Билли решили оставить в Афинах.

Работников отделения ПИТ беспокоило то, что писали о Билли в газетах, а также то, как он на это реагировал, и они потребовали изменить план его лечения, угрожая в противном случае начать забастовку. Некоторым казалось, что доктор Кол проводит с Билли слишком много времени, так что от него потребовали передать ответственность штатной команде, а самому строго ограничить общение с пациентом медицинскими и терапевтическими рамками. Кол неохотно согласился, но лишь для того, чтобы Билли не отправили в Лайму.

Соцработник Донна Хаднел составила и заставила Билли подписать контракт, по которому он обещал придерживаться ряда ограничений; прежде всего ему запрещалось «угрожать кому-либо из сотрудников клиники отказом от общения, ухудшением обращения или отношения». В наказание за первое же нарушение данного пункта ему пообещали ограничить визиты писателя.

Миллигану также запретили держать в комнате стеклянные или острые предметы. Никаких привилегий общего характера без предварительного согласования с утренней командой терапевтов. Никаких входящих телефонных звонков. Самому Миллигану можно звонить лишь раз в неделю адвокату и дважды в неделю – матери либо сестре. Ему также запретили «давать советы какого-либо толка – медицинского, общественного, юридического, экономического или психологического – любому другому пациенту ПИТ». Запретили снимать со счета более восьми долларов семидесяти пяти центов в неделю и иметь при себе большую сумму в какой-либо момент времени. Принадлежности для рисования теперь будут выдавать на ограниченный промежуток времени, и рисовать он сможет только под присмотром. Готовые картины раз в неделю будут забирать. И только если Миллиган будет повиноваться данным правилам в течение двух недель, ему постепенно вернут былые привилегии.

Он согласился на их условия.

Разъединенный Билли придерживался правил, но ему казалось, что клинику превратили в тюрьму. И у него снова возникло ощущение, что его наказывают за то, чего он не делал. Артур с Рейдженом так и не появлялись, и он почти все время смотрел телевизор с другими пациентами.

Через две недели Миллигану вернули первую из его привилегий – а именно визиты писателя.

С того времени, как начались нападки «Диспэч», Учитель не выходил. А Билли испытывал неловкость из-за того, что он не может чего-то вспомнить и рассказать подробностей о том, что случилось с ним в прошлом. Во избежание путаницы они с писателем договорились, что разъединенный Билли в разговорах с ним будет представляться как «Билли-Р».

– Все наладится, – пообещал писателю Билли-Р. – Извините, что пока ничем больше не могу вам помочь. Но когда мои Артур с Рейдженом вернутся, все будет хорошо.

3

Писатель снова пришел в следующую пятницу, 22 мая, и его опять встретил разъединенный Билли. Он говорил сбивчиво, отвлеченно смотрел в сторону и был в целом подавлен, что опечалило писателя.

– Спрашиваю для проформы: с кем я разговариваю?

– Это я, Билли-Р. Все еще разъединенный. Мне очень жаль, но Артур с Рейдженом так и не вернулись.

– Билли, ты не обязан извиняться.

– От меня толку не будет.

– Ничего страшного. Можем поговорить.

Билли кивнул, но он все равно казался апатичным и опустошенным.

Через некоторое время писатель сказал, что он может попросить разрешения выйти с Билли погулять. Они отыскали Норму Дишонг, и та согласилась с условием, что они не должны покидать территорию клиники.

День был солнечный, в какой-то момент писатель предложил Билли пройти тем путем, каким Дэнни в тот день добрался до обрыва.

Билли плохо представлял себе, как шел Дэнни, знал лишь направление и попытался восстановить события того дня, но не получилось. Воспоминания были слишком расплывчатыми.

– Есть одно место, куда я люблю ходить, когда хочется побыть одному, – сказал он. – Пойдемте туда.

По пути писатель спросил:

– Когда ты находишься в состоянии лишь частичного слияния, что происходит с остальными людьми, как это выглядит в твоей голове?

– Мне кажется, что оно меняется, – ответил Билли. – То, что называют «сознанием». Как будто нас с некоторыми другими людьми пронзает общее сознание. По-моему, это происходит постепенно. И мне кажется, что не у каждого человека с любым другим оно может возникнуть, но это пока только начало. Время от времени один вдруг как будто знает, что творится с другим, а как и почему – не представляю.

Например, на прошлой неделе у нас на верхнем этаже состоялся спор с доктором Колом, еще одним психиатром и этим адвокатом. С ними ругался Аллен. Вдруг он встал и сказал: «Да пошли вы все к черту. До встречи в Лайме». И ушел. А я в это время сидел в фойе на стуле и вдруг услышал, что он сказал, слово в слово.

Я закричал: «Что? Эй, погоди-ка! Что значит «в Лайме»? И я сижу на краешке стула, трясусь от страха из-за того, что услышал чужой разговор, который произошел несколько секунд назад, как будто в мгновенном повторе. Из кабинета вышел второй психиатр, остановился, и я обратился к нему: «Послушайте, вы должны мне помочь».

Он спрашивает: «В каком смысле?», а я затрясся и рассказал о том, что услышал в голове. И поинтересовался у него, правда ли это: «Я только что согласился, чтобы меня отправили в Лайму?» Он сказал, что да. И я тогда закричал: «Не слушайте меня, не слушайте!»

– И это началось только недавно?

Билли задумчиво посмотрел на писателя.

– Думаю, это первый признак появления общего сознания без полного слияния.

– Это очень важно.

– Но страшно. Я плакал и кричал. Все, кто там был, уставились на меня. А я не знал, что только что сказал, и не мог понять, почему все на меня смотрят. Но потом эти слова звучали в голове снова и снова.

– Ты сейчас еще разъединенный Билли?

– Да, я Билли-Р.

– И именно ты слышишь этот мгновенный повтор?

Он кивнул.

– Потому что я первичен, я ядро, я и генерирую общее сознание.

– И каково это?

– Это означает, что я выздоравливаю, но и очень пугает. Иногда я думаю: а хочу ли я выздоравливать? Стоит ли оно всего этого страха и дряни, которую приходится терпеть? Или лучше опять похоронить себя в глубине собственного мозга и забыть обо всем?

– Каков же твой ответ?

– Не знаю.

Когда они дошли до небольшого кладбища возле школы Бикона для умственно отсталых, Билли заговорил тише:

– Я иногда прихожу сюда и пытаюсь разобраться в том, что творится. Это самое печальное место на свете.

Писатель посмотрел на маленькие надгробия – многие уже упали и заросли травой.

– Интересно, почему здесь только цифры? – спросил он.

– Если на всем белом свете у тебя нет ни единого родственника или друга, – сказал Билли, – если всем на тебя плевать и ты умираешь в этом месте, то все записи в архивах о тебе уничтожают. Но список захороненных существует – на случай если кто объявится. Почти все, кто здесь лежит, умерли во время лихорадки… пятидесятого года, кажется. Хотя вон там есть и 1909 год, и еще более ранние.