Таинственный ключ и другие мистические истории
Шрифт:
В тот же вечер, только позднее, внимание генерала Сноудона привлек старинный дубовый экран. Местами древесина стала совсем трухлявой и пропускала звуки. Музыканты пошли ужинать, молодежь сгрудилась в противоположном конце галереи – наверное, что-то затевала. Изучая причудливую резьбу, генерал вдруг услышал собственное имя, произнесенное тихим голосом по ту сторону экрана. Экономка и дворецкий, полагая, что нашли уединенное местечко, толковали о господах и их гостях.
– Это проделки миссис Сноудон, не будь я женщиной! Даром что никому другому, кроме вас, Адам, я бы словечка не сказала. Миссис Сноудон с сэром Джаспером на галерее
– Да с чего вы взяли, миссис Бенсон, что она была на галерее? Где ваши доказательства? – произнес важный дворецкий.
– А вспомните наряд миссис Сноудон. Вы, мужчины, таких мелочей в упор не видите, ну а я после Пэтти первой на галерею пошла, и что ж? Сразу мне этот гагат в глаза-то и бросился, фонарь его будто нарочно высветил. На том самом месте камушек лежал, где Пэтти привидение явилось. Вот вы мне скажите, Адам, у кого еще, кроме миссис Сноудон, такие роскошные уборы? Гагатами ее платье сверху донизу расшито. Каких еще вам надобно доказательств?
– Допустим, камушек и впрямь с ее платья. Однако зачем они с хозяином наверх пошли, да еще в эту пору? – спросил недогадливый дворецкий.
– Вы да я, Адам, мы с вами всю жизнь при семействе Трехернов, и вам я свое опасенье открою, только вы никому ни слова! Хозяин, сами знаете, нраву неуемного – наверняка там, в заграницах-то, он к этой леди чувства питал. Я краем уха слышала: какая-то там загадка, а может, злодейство или несчастье было поболее года назад – и она в нем замешана. Неприятно мне это говорить, а только я думаю, хозяин и доныне к ней не остыл, а она – к нему. Генерал уже старик, она молодая да бойкая – всякого обворожит. Ясно, не муж ей мил, а сэр Джаспер, да и как перед ним, таким пригожим кавалером, устоять? Каша у нас тут заваривается, верно вам говорю, Адам, ох, какая каша для Трехернов!
Очень тихо звучали голоса, не разобрать бы генералу ни словечка, если бы он не напрягал уши. Он расслышал все, и его морщинистое лицо вспыхнуло, как у юноши, от гнева, а в следующий миг, когда он нашел глазами жену – исказилось и побледнело. Ибо миссис Сноудон в отдалении от остальных беседовала с сэром Джаспером. Молодой красавец был в ударе, явно сыпал комплиментами и глядел на свою даму пылко и преданно. «Пожалуй, экономка права, – с горечью подумал генерал. – Они отлично смотрятся вместе, у них была романтическая связь, и они, без сомнения, жаждут ее возобновить. Бедняжка Эдит – а я слепец!» Генерал поник седой головой и тихо скрылся, унося стрелу в своем дряхлом, но мужественном сердце.
– Бланш, поди сюда, присядь и передохни, иначе завтра будешь чуть живая, а я обещала матушке, что позабочусь о тебе.
Говоря с повелительными нотками, что позволено старшей сестре, Роза усадила Бланш в старинное кресло и пристроилась рядом, ибо кресло было обширно и легко вместило обеих сестер.
– Выслушай меня и прими мой совет, ведь все признают, что я рассудительна, хоть голова моя еще не поседела. Сейчас наши друзья заняты, оставим их. Я объясню тебе, что нужно делать.
Роза говорила решительным шепотом и для убедительности столь энергично кивала сама себе, что алые ягоды остролиста, который украшал ее прелестную головку, сыпались ей на плечи и скатывались с белой ткани платья.
– Мы с тобой не так богаты,
– Сестричка, ты, верно, с ума сошла? – прошептала Бланш.
– Вовсе нет. А вот тебя всякий назовет дурочкой, если ты и дальше будешь тратить время на Мориса. Он беден, и он калека, хотя в обаянии ему, конечно, не откажешь. Но он влюблен в Тави, и она выйдет за него, я не сомневаюсь. Фрэнк ей противен, она силится любезничать с ним, потому что так велела матушка. Ничего из этого не получится, а ты возьми да опробуй на бедняге свои чары. Утешь его! Глядишь, со временем твое сочувствие взрастит в нем любовь.
– Нельзя об этом говорить здесь, нас непременно услышат, – начала Бланш, но Роза живо перебила ее.
– Не волнуйся, нет лучше места для секретов, чем толпа. Помни же, что я тебе сказала: приступай к делу, пока веселье в разгаре. Все скрытничают насчет своих планов, однако я не такова – я прямо о них говорю. Прими мой сестринский совет и будь умницей. Идем, пора начинать.
Трехерн сидел один у большого камина, с серьезным видом наблюдая, как развлекаются остальные. Не для него теперь игры и танцы, его удел – выхватывать взглядом эпизоды удовольствий, ему заказанных, и радостей, ему недоступных, ибо надежды юности потеряны навек. В лице Трехерна, полном печали, Октавия видела невыносимый немой укор. Под тем предлогом, что ей надо обогреться, девушка скользнула к камину и заговорила с кузеном как раньше – прямодушно и дружески. Ее сердце забилось сильнее, когда она заметила, сколь быструю перемену произвел в Морисе ее порыв.
– Как тебе к лицу эти темные листья и ягоды! Помнишь, раньше под Рождество мы – счастливые дети – вместе ходили собирать остролист? – произнес Трехерн, снизу вверх глядя на кузину с нежным обожанием.
– Конечно, помню. Нынче каждый украсил себя остролистом, и только тебе не досталось даже бутоньерки. Сейчас я это исправлю, ведь мне хочется, чтобы ты по-прежнему во всех делах и затеях был с нами.
Октавия потянулась к каминной полке, увитой гирляндой из остролиста, чтобы отломить веточку, и вдруг сильный сквозняк подхватил подол ее воздушного платья. Мгновение – и она оказалась объята пламенем.
– Морис, помоги, спаси меня! – в ужасе, с надрывом взмолилась девушка.
Прежде чем кто-либо другой успел подбежать к ней, прежде, чем сам Трехерн понял, как ему это удалось, он рванулся из своей коляски, закутал Октавию в тигриную шкуру и, сжимая ее в объятиях, рухнул на колени – без страха перед огнем, не чувствуя боли, бессвязно выкрикивая признания в любви.
Глава VI
Чудеса
Замешательство долго владело присутствующими, но когда все несколько успокоились, оказалось, что явлены сразу два чуда. Во-первых, Октавия была совершенно невредима, во-вторых, Трехерн стоял на собственных ногах, чего многие месяцы не мог делать без костылей. Этого второго чуда сначала никто не заметил – все толпились вокруг девушки. Затем охи и ахи улеглись и Октавия – она была еще бледна и едва дышала, но уже владела собой – воскликнула, указывая на Трехерна, который опирался на спинку своей коляски, блаженно улыбаясь: