Таинственный ключ и другие мистические истории
Шрифт:
Перспективы Трехерна встать на ноги наполнили радостью весь дом, ибо молодой человек давно уже снискал себе всеобщую симпатию, демонстрируя терпеливое мужество и неизменный оптимизм. Улучшение оказалось не из тех, которые лишь дразнят. День ото дня Трехерн делался сильнее. Коляска сменилась костылями, костыли уступили место трости или дружеской руке, которая всегда была наготове. Хотя вместе с подвижностью вернулась боль, Трехерн переносил ее стоически – ко всеобщему восхищению переживавших за него. Временами движение было сущей пыткой, но пыткой необходимой, без которой застопорился бы процесс восстановления подвижности. Трехерн назначил себе и неукоснительно выполнял ежедневную порцию упражнений, приговаривая с улыбкой (хотя на лбу блестели крупные
– Я борюсь за нечто поважнее здоровья. Подставляй плечо, Джаспер! Во что бы то ни стало я должен пройти этот отрезок двенадцать раз.
Трехерн отлично помнил тетушкины слова: «Если бы ты был здоров, я с радостью отдала бы тебе дочь». Обещание вдохновляло его, придавало сил и выдержки, наполняло счастьем, скрыть которое было невозможно. Счастье светилось во взоре, прорывалось в словах и действиях, распространялось на семью, прислугу и гостей, и неделя между Рождеством и Новым годом стала самой блаженной из всех, что за долгий срок переживало старое аббатство.
Эннон не отходил от Октавии, даром что она просила оставить ее в покое до Нового года. Сама девушка, вопреки своему же условию, была с Энноном очень мила – настолько, что в его сердце вспыхнула надежда, хоть ни в глазах Октавии, ни в ее лице молодой человек не находил ни намека на ту нежную покорность, которую столь жаждет увидеть влюбленный в предмете своей любви. По-прежнему Октавия избегала Трехерна, причем делала это столь тактично, что кроме его самого да Эннона почти никто не замечал перемены. Сэр Джаспер на людях поклонялся Розе столь истово, что она вообразила, будто в ее игре все идет по плану.
Но если бы кто-нибудь озаботился заглянуть за кулисы, любопытному открылось бы, что в те полчаса перед ужином, когда гости переодеваются и прихорашиваются в своих комнатах, а генерал и вовсе спит, пара призрачных фигур в черном мелькает в галерее, куда прислуга без хозяйского распоряжения не ходит. Майору казалось, что открытие это сделал он и больше никому о призраках неизвестно, ведь в гостиной миссис Сноудон так и вилась вокруг Трехерна, с усердием прислуживая ему и забавляя «милого выздоравливающего», как она его называла. Однако генерал и не думал спать – он тоже следил и тоже ждал, обуздывая себя, когда молчать становилось невмоготу, ведь объяснение страшило его. Он тешился надеждой, что Эдит просто нашла себе безобидную забаву; он простит ей эту прихоть, одну из многих, как прощал до сих пор. Колебания генерала внушали презрение майору. Тот, будучи холостяком, почти ничего не понимал в женских повадках и крайне смутно представлял себе, как ловко женщины умеют убеждать. Накануне Нового года майор решился и вызвал генерала на разговор.
– Миссия моя неприятна, – начал майор без прелюдий, поскольку лицо генерала имело выражение, весьма его встревожившее. – Я давно дружен с леди Трехерн, я опекаю ее детей и потому щепетилен в вопросах, касающихся чести семьи. К сожалению, эта честь под угрозой, сэр, и, уж простите меня за такие слова, причиной является ваша супруга.
– Объясните, сделайте одолжение, майор Ройстон, – отвечал генерал, и его морщинистое лицо стало надменным.
– Сию минуту, сэр. Буду краток. От Джаспера мне известно, что более года назад, в Париже, между ним и мисс Дьюбарри существовала взаимная симпатия романтического характера. Их разлучил случай, а затем она вышла замуж. Ни Джаспера, ни вашу супругу не в чем было упрекнуть, пока вы не приехали сюда. С тех пор всем, включая меня, очевидно, что чувства Джаспера возродились, а миссис Сноудон не охладила его пыл, как ей следовало бы. Их встречи наедине весьма часты. Я знаю Джаспера и могу заявить, что добром это не кончится. Джаспер горяч, упрям и в отдельных случаях ни во что не ставит общественное мнение. Я следил за ними; я не лгу.
– Докажите.
– Извольте. Они встречаются на северной галерее, нарядившись в черные плащи, а если кто-нибудь туда входит, изображают призраков. Вчера, когда стало темнеть, я спрятался за деревянным экраном и смог убедиться, что подозрения мои верны. Я даже слышал часть их разговора – немного, но большего для подтверждения и не надо.
– Вас не затруднит воспроизвести подслушанное?
– Сэр Джаспер просил у миссис Сноудон обещать нечто, и она обещала, пусть и с неохотой. Вот ее слова: «Пока вы живы, я буду держать слово, но только не в отношении его. Он заподозрит, от него правду не утаишь». Джаспер запротестовал: «Он пристрелит меня, если узнает, что я предатель». «Этого ему не узнать, – возразила ваша жена. – Я без труда его одурачу и заодно добьюсь своей цели». «Вы говорите загадками, и все же я доверяюсь вам и жду обещанной награды. Когда я ее получу, Эдит?» – спросил Джаспер. Она рассмеялась и ответила ему так тихо, что я не расслышал, тем более что они направились к выходу с галереи. Простите меня, генерал, за боль, которую я вам причиняю. Я ни с кем не поделился, вы единственный человек, который может подобающим способом предотвратить позор, что неминуемо ляжет на почтенное семейство, если эта связь будет продолжаться. Лишь вы способны спасти Трехернов от скандала. На вас я эту миссию и возлагаю, а сам попробую повлиять на ослепленного страстью Джаспера. К сожалению, это удастся, только если вы удалите объект искушения, который его сгубит.
– Благодарю вас, майор. Верьте мне, уже завтра вы убедитесь, что я способен действовать как подобает.
Горе и отчаяние, исказившие лицо генерала, были явно глубоки. Растроганный майор пожал генералу руку и удалился, вознося небесам более прочувствованную, чем обычно, благодарность за то, что ни одной окаянной кокетке еще не удалось разбить его сердце силою своих чар.
Эта сцена разворачивалась на втором этаже, а одновременно с нею имела место сцена в библиотеке. Трехерн сидел там один, любуясь роскошным зимним закатом и, судя по блеску в глазах и по улыбке, строя планы на будущее. Легкий шорох и едва уловимый аромат фиалок предупредили Трехерна о приближении миссис Сноудон, и его кольнуло дурное предчувствие, в верности которого он убедился, как только она появилась, ибо в ее лице смешались торжество, решимость и страсть. Шагнув в эркер и став так, чтобы алый закатный свет падал на ее прекрасное лицо и царственную фигуру, миссис Сноудон заговорила ласково и в то же время жестко:
– Ну что, Морис, предаетесь мечтам, которые не сбудутся, если я того не пожелаю? Мне известен ваш секрет, и с его помощью я не дам осуществиться лелеемой вами надежде.
– Кто вам сказал? – Трехерн вспыхнул и почти свирепо сверкнул глазами.
– Я сама все выяснила, я предупреждала, что смогу. У меня хорошая память. Она хранит давно позабытые слухи, вдобавок я читаю по лицам, улавливаю каждое слово, фиксирую каждый жест тех, кто у меня под подозрением, и эти люди неосознанно дают мне ниточки, ведущие к истине.
– Сомневаюсь, – усмехнулся Трехерн.
Миссис Сноудон наклонилась, шепнула ему на ухо одну-единственную коротенькую фразу, и Трехерн вскочил – лицо белое, взгляд такой, будто его только что прокляли.
– Продолжаете сомневаться? – холодно спросила миссис Сноудон.
– Это он вам сказал! При всем вашем искусстве, при всех уловках вы не смогли бы сами дознаться, – процедил Трехерн.
– Вы ошибаетесь. Я вас предупреждала: для одержимой женщины нет ничего невозможного. Я обошлась без посторонней помощи, ведь мне было известно больше, чем вы думаете.
Трехерн почти упал в кресло и в отчаянии закрыл лицо руками.
– Я мог бы и сам догадаться, что вы будете меня преследовать, что перечеркнете все мои надежды как раз тогда, когда у них больше всего шансов сбыться. Как вы намерены использовать этот злосчастный секрет?
– Открою его Октавии и тем облегчу ей задачу. Так будет гуманнее по отношению к вам обоим. Даже если вы заполучили бы Октавию, ваше счастье омрачалось бы памятью о бесчестье. А девушку я избавлю от позора и горя, которые она, несомненно, испытает, когда с роковым опозданием поймет, что тот, кому она себя вверила, по сути…