Таинственный остров
Шрифт:
– При таком бурном море это неудивительно, – возразил моряк. – Кроме того, течение могло отнести трупы далеко в сторону от этого берега.
– Значит, вы твердо убеждены, что инженер погиб?
– К сожалению, да.
– При всем уважении к вашему морскому опыту, Пенкроф, – сказал журналист, – я думаю, что в исчезновении Смита и его собаки – живы они или мертвы – есть что-то необъяснимое и неправдоподобное.
– Хотел бы я так думать, как вы, – со вздохом сказал моряк. – К несчастью, я совершенно не сомневаюсь в гибели нашего спутника…
С этими словами Пенкроф отошел от журналиста и вернулся в Камин. Веселый огонь потрескивал в очаге.
Герберт только что подбросил в костер охапку сухих веток, и поднявшееся пламя освещало самые темные закоулки извилистого коридора.
Пенкроф занялся приготовлением пищи. Он решил состряпать сытный ужин, потому что всем нужно было восстановить силы. Связка куруку была отложена на следующий день, и моряк ощипал двух глухарей. Вскоре посаженная на вертел дичь жарилась над костром.
К семи часам вечера Наба еще не было. Его продолжительное отсутствие начинало тревожить Пенкрофа. Он боялся, не случилось ли с бедным малым какого-либо несчастья в этой неисследованной местности или, того хуже, не наложил ли он на себя руки от отчаяния. Но Герберт совершенно иначе расценивал отсутствие Наба. По его мнению, Наб не возвращался потому, что случилось что-то, заставившее его продолжать поиски. А всякое новое обстоятельство могло только пойти на пользу Сайрусу Смиту! Если Наб еще не вернулся, значит, у него появилась новая надежда. Может быть, он наткнулся на следы человека? Может быть, он шел теперь по этим следам? Или – чего не бывает! – может быть, он уже нашел своего хозяина?
Так рассуждал Герберт. Спутники не прерывали его. Журналист даже кивнул головой в знак согласия. Но Пенкроф не сомневался, что Наб просто зашел дальше, чем накануне, и потому опаздывает.
Герберт, волнуемый смутными предчувствиями, несколько раз порывался пойти навстречу Набу, но Пенкроф убедил его, что это было бы напрасным трудом: в такой темноте невозможно было разыскать следы Наба и разумнее было просто поджидать его. Если же Наб не вернется ночью, то рано утром он, Пенкроф, первым пойдет на розыски.
Гедеон Спилет добавил, что им не следует разлучаться, и Герберту пришлось отказаться от своего проекта. Но две крупные слезы скатились по его щекам.
Между тем погода явно портилась. Сильнейший шквал неожиданно пронесся над побережьем. Океан, несмотря на то что сейчас был отлив, яростно шумел, разбивая свои валы о прибрежные скалы. Тучи песка, смешанного с водяной пылью, носились в воздухе. Ветер дул с такой силой, что дым от костра не находил выхода из узкого отверстия в скале и заполнил коридоры Камина.
Поэтому, как только глухари подрумянились, Пенкроф уменьшил огонь, оставив лишь тлеющие угли под золой.
К восьми часам Наба все еще не было. Все решили, что непогода заставила его укрыться где-нибудь и ждать наступления дня.
Дичь оказалась превосходной на вкус. Пенкроф и Герберт, у которых длинная экскурсия пробудила сильный аппетит, накинулись на нее с жадностью.
После ужина все улеглись спать. Герберт заснул немедленно.
Буря разыгралась не на шутку. Ветер достиг силы того урагана, который забросил воздушный шар из Ричмонда в этот отдаленный уголок Тихого океана. Камин, стоящий лицом к востоку, попал под самые сильные удары урагана. К счастью, нагромождение скал, давшее убежище потерпевшим крушение, было настолько прочным, что им не угрожала никакая опасность.
Несмотря на неистовство бури, грохот валов и раскаты грома, Герберт крепко спал. Сон в конце концов свалил и Пенкрофа, которого море приучило ко всему. Не спал лишь один Гедеон Спилет. Он упрекал себя в том, что не пошел вместе с Набом. Что случилось с бедным парнем? Почему он не вернулся?
Журналист ворочался с боку на бок на своем песчаном ложе, не обращая внимания на бушующую стихию. Порой его отягощенные усталостью веки слипались, но тотчас же какая-нибудь новая мысль отгоняла сон.
Около двух часов ночи крепко спавший Пенкроф почувствовал, что кто-то толкает его в бок.
– Что случилось? – вскричал Пенкроф, просыпаясь и овладевая своими мыслями с быстротой, свойственной морякам.
Журналист стоял, склонившись над ним.
– Слушайте, Пенкроф, слушайте! – прошептал он.
Моряк насторожился, но ничего не услышал, кроме воя бури.
– Это ветер, – сказал он.
– Нет, – возразил Гедеон Спилет. – Мне послышалось…
– Что?
– Лай собаки!
– Собаки?!
Пенкроф вскочил на ноги.
– Да!
– Это невозможно! Да еще при таком вое ветра.
– Вот… слушайте! – прервал его корреспондент.
Действительно, в минуту затишья Пенкроф услышал отдаленный лай.
– Слышите? – спросил корреспондент, сжимая его руку.
– Да… да… – ответил Пенкроф.
– Это Топ! Топ! – вскричал проснувшийся Герберт.
Все трое ринулись к выходу из Камина.
Выйти было трудно. Ветер, дувший в лоб, толкал их обратно. Только уцепившись за скалы, они смогли кое-как удержаться на ногах.
Тьма была непроницаемая. Море, небо, земля были одинаково беспросветно черны. В продолжение нескольких минут журналист и двое его товарищей стояли, оглушенные бурей, заливаемые дождем, ослепленные песком. Но вдруг до них снова донесся собачий лай.
Это мог лаять только Топ. Но был ли он один или сопровождал кого-нибудь?
Моряк пожал руку журналиста, приглашая его остаться на месте, – слова не были слышны – и бросился в пещеру. Через минуту он возвратился, держа в руках пылающую головню. Подняв ее над головой, он резко свистнул. В ответ раздался уже более близкий лай, и вскоре в пещеру вбежала собака. Герберт, Пенкроф и Спилет последовали за ней.