Таинственный пасьянс

Гордер Юстейн

Старик погрузился в свои мысли. Он как будто не слышал моих слов.

— Другой важный вопрос, — сказал он наконец — останутся ли они здесь, когда меня самого тут уже не будет?

— Что ты имеешь в виду?

— Да-а, на этот вопрос у меня нет ответа. И никогда не будет. Потому что, когда меня не станет, я уже не узнаю, живут ли на острове мои фантазии.

Он опять надолго замолчал.

Мне пришлось спросить самого себя, не сон ли всё это. Может, я вовсе не сижу в доме у Фроде? Может, я нахожусь совсем в другом месте и всё остальное находится лишь в моём сознании?

— Утром я расскажу тебе ещё кое-что, мой мальчик.

О календаре и о большой Игре Джокера.

— Что это за Игра Джокера?

— Завтра, сынок. А сейчас нам обоим нужно поспать.

Он показал мне на топчан со шкурами и тканым покрывалом. И даже дал шерстяную ночную рубашку. Мне было приятно снять с себя грязную матросскую робу".

В тот вечер мы с папашкой долго сидели на террасе, устроенной на крыше отеля, и смотрели на город и на Коринфский залив. Папашка молчал, пресытившись впечатлениями. Может быть, он думал о том, можно ли верить оракулу, что мы вскоре найдём маму.

Поздно ночью на востоке над горизонтом взошла полная луна. Она осветила тёмную долину и заставила поблекнуть звёзды.

Мы как будто сидели перед избушкой Фроде и смотрели вниз на селение карликов.

БУБНЫ

ТУЗ БУБЁН

…справедливый человек, которому хотелось, чтобы на стол были выложены все карты…

Как всегда, я проснулся раньше папашки. Но вскоре зашевелился и он.

Я решил проверить, правду ли он сказал, будто каждое утро просыпается как от взрыва.

Может, так оно и было, потому что, не успев открыть глаза, он удивился. Словно проснулся где-то в другом месте. Например, в Индии. Или на какой-нибудь небольшой планете в другой галактике.

— Ты живой человек, — сказал я ему. — В настоящий момент ты находишься в Дельфах. Это такой город на земном шаре, который является обитаемой планетой и вращается по орбите вокруг одной из звёзд Млечного Пути. Чтобы пройти по своей орбите вокруг этой звезды, планете требуется триста шестьдесят пять суток.

Он пристально посмотрел мне в глаза, словно должен был привыкнуть к линзам для перехода из страны грёз к жестокой действительности.

— Спасибо, что просветил, — сказал он. — Всё, что ты мне сказал, я повторяю себе каждое утро, перед тем как встать с кровати.

Он встал и прошёлся по комнате.

— Может быть, Ханс Томас, тебе следует каждое утро шептать мне на ухо такие слова, которые помогали бы мне быстрее проснуться? — сказал он.

Мы быстро собрали вещи и позавтракали. Вскоре мы уже опять сидели в автомобиле. Когда мы проезжали мимо территории древнего храма, папашка сказал:

— Просто удивительно, до чего же доверчивы были в древности люди.

— Ты имеешь в виду их веру в оракула?

Он ответил не сразу. Я даже испугался, не начал ли он сомневаться в словах оракула, обещавшего нам встречу с мамой в Афинах.

— И это тоже, — сказал он наконец. — Ты только вспомни всех их богов. Аполлона и Асклепия, Афину и Зевса, Посейдона и Диониса. Много сотен лет они строили для этих богов дорогие мраморные храмы. Как правило, им приходилось таскать тяжёлые мраморные глыбы на очень большие расстояния.

Я плохо знал то, о чём он говорит, но всё-таки спросил:

— Почему ты так уверен, что этих богов не существовало? Теперь-то их, наверное, уже нет — или они нашли себе какой-нибудь другой доверчивый народ, — но когда-то ведь они ходили по земле.

Папашка бросил на меня подозрительный взгляд в зеркало заднего обзора.

— А ты в это веришь? — спросил он.

— Точно не знаю, — ответил я. — Но, так или иначе, они были на земле, пока люди в них верили. Люди видят то, во что верят. И боги не становятся старыми и затёртыми, пока люди не начинают в них сомневаться.

— Хорошо сказано! — воскликнул папашка. — Чертовски здорово, Ханс Томас! Может, когда-нибудь и ты станешь философом.

Хотя бы на этот раз я почувствовал, что сказал нечто такое хитроумное, что даже папашка задумался над моими словами. Во всяком случае, он надолго замолчал.

В некотором роде я его обманул, потому что никогда не сказал бы этого, если бы не прочёл эту мысль в книжке-коврижке. Я вообще не думал о богах Древней Эллады. Я думал о картах и пасьянсах, о которых говорил Фроде.

В машине так долго стояла мёртвая тишина, что я уже потянулся, чтобы достать из кармана книжку-коврижку и лупу. Но только я приготовился читать дальше, как папашка затормозил и съехал на обочину. Он вышел из "фиата", закурил и стал изучать карту.

— Здесь! Точно, это должно быть здесь.

Я промолчал. Внизу слева была какая-то долина, но я не видел в ней ничего особенного, что могло бы объяснить нашу неожиданную остановку.

— Садись, — велел мне папашка.

Я понял, что сейчас последует новая мини-лекция, но на сей раз это меня не рассердило. Я понимал что пользуюсь особыми привилегиями.

— Именно там Эдип убил своего отца, — сказал он, показывая на долину.

— С его стороны это был очень глупый поступок, — заметил я. — Но с чего это ты вспомнил?

— Судьба, Ханс Томас. Я говорю о судьбе или о родовом проклятии, если тебе так больше нравится. Нас двоих это особенно касается — мы приехали в эту страну, чтобы найти заблудшую жену и мать.

— И ты веришь в судьбу? — невольно спросил я. Папашка стоял надо мной с сигаретой в руке, поставив одну ногу на камень.