Таинство любви
Шрифт:
Герцог предполагал, что с такой же серьезностью Анна будет рассматривать и взвешивать все, что откроется перед ней в новом для нее мире, и при этом будет вести себя как прилежная ученица. А он, естественно, выступит для нее в роли учителя.
Но оказалось, что многие вещи кажутся ей до смешного нелепыми — посмотрев на них ее глазами, герцог тоже находил их забавными и смеялся вместе с Анной. Одним словом, их первый день вместе прошел совсем не так чопорно, как ожидал герцог.
Ворон подметил, что когда Анна что-то
Но больше всего ему нравилось слушать ее смех.
Услышав его сегодня днем в очередной раз, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что Клеодель смеялась крайне редко, а если и делала это, то издавала еле слышный выжидающий звук, словно насильно выталкивала его сквозь губы. Таким же образом она постоянно контролировала и тембр своего голоса, тщательно следя за тем, чтобы он звучал застенчиво, молодо и слегка взволнованно.
При мысли о Клеодель на лбу герцога собралась складка, а его губы сжались.
Анна, которая в это время рассматривала развешанные по стенам картины, неожиданно обернулась, хотела о чем-то спросить, но слова замерли у нее на губах.
— Что?.. — спросила она. — Я сказала что-то не то?
— Прости, я не слышал, о чем ты спросила, — сказал герцог.
— Но ты рассердился.
— Не из-за тебя, — быстро ответил он. — Просто задумался кое о чем.
Герцог попытался прогнать мрачное выражение с лица и даже выдавил на губах подобие улыбки, но заметил, что Анна смотрит на него так же, как тогда, в монастыре, словно проникая взглядом прямо в душу.
Не в силах справиться со своим любопытством, он спросил:
— О чем ты думаешь?
Она не ответила, отвернулась и принялась рассматривать картину.
— Я задал тебе вопрос. Анна.
— Я… не хочу отвечать на него, — ответила она, — потому что есть кое-что, чего тебе лучше… не слышать.
Герцог немного помолчал, затем твердо заявил:
— Я полагаю, раз мы теперь женаты, нам нужно договориться всегда быть честными друг перед другом. Во всем. Ты просила меня учить тебя, поэтому я буду честно говорить тебе, когда ты скажешь или сделаешь что-нибудь не так, и надеюсь, что ты при этом не станешь на меня обижаться.
— Ну конечно, не буду, — поспешно согласилась Анна.
— То же самое относится и ко мне, — продолжил герцог. — Я не обижусь и не расстроюсь, что бы ты мне ни сказала, и потому очень прошу тебя быть во всем правдивой и искренней. Единственная вещь, которую я никогда никому не прощаю, — это ложь.
Последнюю фразу он произнес почти с гневом, потому что живо припомнил, как обманывала его Клеодель.
— Я не буду лгать, — сказала Анна. — А ответ на твой вопрос таков: я думаю, что то, о чем ты думаешь, — это нечто скверное и оно может погубить тебя.
Герцог пораженно уставился на нее.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «погубить меня»? — спросил он.
— Ты выглядишь величественно и неприступно, но это только внешне, — ответила Анна. — А в душе, я думаю, ты человек благородный, добрый, отзывчивый. Только поэтому я и согласилась выйти за тебя.
Она замолчала, но поскольку герцог так и не нашел слов, чтобы ответить ей, вскоре продолжила:
— Но поскольку ты только что был… другим, я подумала, что тебя что-то беспокоит. И это что-то ты пытаешься держать под контролем и скрывать от посторонних.
Герцог лишился дара речи.
Анна говорила об этом спокойно и бесстрастно, в той же самой манере, в какой они разговаривали с первой минуты знакомства.
В ее тоне не было ничего личного, задушевного, не было и намека на ту интимность, которая неизбежно сквозит в любом разговоре между мужчиной и женщиной.
Вместо этого голос Анны оставался вкрадчивым, но почти равнодушным, ее фразы были логичными и хорошо продуманными — герцог оказался достаточно умен, чтобы почувствовать все это.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил он после небольшой паузы, — и спасибо за то, что откровенна со мной.
— Ты похож на свои картины, — туманно произнесла Анна, указав рукой на полотна на стене. — А мне не хочется думать, что какая-нибудь из них может быть повреждена.
Затем она принялась расспрашивать мужа о статуэтках из розового севрского фарфора, показав этим, что желает сменить тему. Ворон мысленно поблагодарил ее за тактичность. Он с энтузиазмом принялся рассказывать о статуэтках и невольно упомянул о том, что фарфоровую фабрику в Севре основала мадам Помпадур.
Анна очень внимательно слушала его, затем спросила:
— Я читала о мадам Помпадур в одной из книг по истории, но когда спросила о ней свою наставницу, она сказала, что мне не стоит интересоваться этой женщиной. Почему, можешь объяснить?
Герцог решил, что темы, которую затронула Анна, все равно не избежать, рано или поздно она поймет, что к чему в этом мире, и поэтому ответил напрямую:
— Мадам Помпадур была любовницей Людовика Пятнадцатого.
— Что это означает?
— А ты сама не знаешь?
— Не совсем, — ответила Анна. — В книгах по истории Франции говорится о многих женщинах, обладавших огромной властью и влиянием, хотя они и не были аристократками. Вот и все. Как мне в это поверить, раз никто не объясняет, почему они становились всевластными?
Герцог слегка задумался, затем вздохнул и попытался сформулировать для Анны подходящий ответ:
— Французские короли, как и короли во всех других странах, должны были жениться из политических соображений — брак закреплял союз между двумя государствами.