Таинство любви
Шрифт:
Ворон подумал о том, что за все время их знакомства Анна впервые сама притронулась к нему и что это для него очень важный момент. Мир тем временем стал уплывать куда-то в сторону, и, продолжая ощущать ласковое прикосновение легких женских пальчиков, герцог погрузился в глубокий сон…
Когда герцог проснулся, ему показалось, что в доме, кроме него, никого нет.
Он вспомнил, что, когда засыпал, на столе стояла зажженная свеча, хотя и не был полностью уверен в этом.
Теперь горел только
Сначала герцог изумился, но потом ему пришла в голову мысль, что все это вполне естественно и удивляться, в общем-то, нечему.
Другого места для сна в комнате не было, если не считать неудобного жесткого стула. Постель же была достаточно широкой. Герцог лежал с той стороны постели, которая находилась ближе к камину, а между герцогом и Анной оставалось небольшое свободное пространство.
Осторожно, чтобы не разбудить Анну, герцог перевернулся на бок и принялся смотреть на нее.
Во сне она казалась еще более юной, темные ресницы опущены, волосы разметались по подушке и плечам.
Она все еще была в той рубашке, которую дал ей доктор.
Руки Анны были обнажены, одна из них, с тонкими длинными пальцами, лежала поверх одеяла.
Герцог долго смотрел на жену, затем, не в силах удержаться, поскольку все это, казалось, происходит в каком-то другом мире, он приподнялся и придвинулся к Анне.
Нежно, очень нежно, словно целует ребенка, он коснулся губ Анны.
Глава седьмая
Губы у нее были очень мягкими, сладкими, невинными, и хотя герцог старался быть очень осторожным, он не мог оторваться от девушки и продолжал целовать ее до тех пор, пока не почувствовал, что Анна проснулась и открыла глаза.
— Мне снился… ты, — сонно пробормотала она, и герцог понял, что она еще не понимает, что происходит.
— Я не мог удержаться, чтобы не поцеловать тебя, — сказал он, — потому что так долго мечтал об этом.
Затем он вновь принялся целовать ее, все настойчивее, все сильнее и вместе с тем по-прежнему нежно.
Он почувствовал, что, хотя Анна еще не вполне проснулась, ее тело инстинктивно прильнуло к его телу. Герцог обхватил Анну руками, крепче прижал к себе, не прерывая поцелуй.
Герцог подумал о том, что еще никогда за всю свою жизнь не переживал такого странного восторженного чувства, целуя женщину.
Хотя он был физически возбужден, в его чувстве было нечто духовное, чего он тоже никогда прежде не ощущал.
Он хотел Анну как женщину, но вместе с тем чувствовал какое-то благоговение. Ему хотелось не только физически любить ее, но и защищать от всего злого и опасного, что может повстречаться в ее жизни, от всех невзгод и печалей.
Ему сложно было описать эти ощущения словами, но он чувствовал, что держит в руках сокровище и готов до последней капли крови хранить его от всего, что способно потревожить Анну в том мире, куда он привел ее.
Целуя ее, герцог призвал на помощь все оставшееся благоразумие, чтобы не забыть о том, что в постель вместе с ним Анна легла, совершенно не думая о том, чтобы заняться с ним любовью, а просто потому, что здесь не было другого места для сна.
Он знал, что, не имея никакого представления о том, что может чувствовать к женщине мужчина и к мужчине женщина, для нее было совершенно естественным лечь рядом с ним, и это нисколько не смущало ее.
Это и была та чистота, о которой он мечтал, — чистота не только тела, но и помыслов.
Затем герцог приподнял голову, посмотрел на Анну сверху вниз и увидел, что ее глаза широко раскрыты.
— Я не знала, что поцелуи могут быть… такими, — прошептала она.
— Какими? — спросил герцог низким, слегка дрожащим от возбуждения голосом.
— Такое чувство, будто я… в раю.
— Я люблю тебя, Анна! — выдохнул герцог. — Я удерживался от того, чтобы сказать тебе это, потому что ждал, что ты тоже сможешь полюбить меня, но сейчас, когда ты рядом, так близко, я не могу не целовать тебя. И не могу более молчать о своих чувствах.
И с ноткой беспокойства в голосе добавил:
— Ты говорила мне, что не любишь, когда к тебе притрагиваются, но, дорогая моя, мне очень сложно устоять перед искушением.
Анна улыбнулась, и герцогу показалось, что хижину осветил солнечный лучик.
— Мне нравится, когда ты трогаешь меня, — просто сказала Анна. — И я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня.
Герцог еще сильнее обнял Анну.
Затем, когда их губы уже почти соприкоснулись, спросил:
— Скажи, моя драгоценная, что ты чувствуешь ко мне. Я терпеливо ожидал, и это ожидание было таким трудным, что и словами не описать. Ждал минуты, когда смогу попросить тебя, чтобы ты любила меня как мужчину.
— Я не знаю, что должны чувствовать люди, когда они влюблены, — ответила Анна. — Но каждый день, проведенный с тобой, казался мне прожитым на небесах, и каждую ночь — хотя я и не признавалась в этом — ты появлялся в моих снах.
— Почему ты мне этого не говорила?
— Потому что не знала, любишь ли ты меня, и думала, что, поскольку у тебя сердечная рана, нанесенная какой-то женщиной, тебе трудно полюбить кого-то еще.
— Я люблю тебя! — сказал герцог. — Я люблю тебя так, как никогда никого не любил, но я был глуп и не знал, что где-то в мире есть ты — женщина, без которой мне не жить.
— Ты правда считаешь меня… не такой, как все?
— Совершенно не такой. Ты настолько другая, что мне не хватит всей жизни, чтобы показать тебе, как счастливы мы будем вместе и как ты не похожа ни на одну другую женщину.