Так было
Шрифт:
В этот субботний вечер Богдан Данилович пришел домой раньше, чем всегда. Вадима дома не было.
— Совсем распустился, — ворчал Шамов, раздеваясь. — Мог бы полы подмести, да и обед приготовить. Только и дела, что за хлебом сбегать.
Богдан Данилович прошел в кухню. Затопил плиту. Поставил на нее кастрюлю с начищенной картошкой и чайник с водой. Заглянул в продуктовый шкафчик. Там, кроме сморщенной луковицы и вазочки с мелко наколотым сахаром, ничего не было.
Прежде Богдан Данилович никогда
Шамов взял веник и стал неумело подметать пол. В дверь постучали.
— Да, — крикнул он и выпрямился, не выпуская веника из рук.
Вошла Валя Кораблева. Поздоровалась, извинилась, подала пачку листов.
— Машинистка только что допечатала. Я занесла по пути.
— Спасибо, Валечка. Вы так внимательны и добры.
— Пустяки, — отмахнулась девушка.
— А я вот, видите, чем занят. — Шамов показал веник. — Холостяцкий образ жизни.
— Давайте я вам помогу, — предложила Валя.
— Ну что вы. Сегодня суббота, в клубе танцы, и вас, наверное, ждет поклонник.
— Какие сейчас поклонники, — с глубоким вздохом возразила она, снимая пальто.
Она была крупная, полная, но проворная. Все делала добротно и скоро. Вымыла полы, протерла мебель, прибрала разбросанные повсюду книги. И квартира сразу стала другой — праздничной и светлой.
Богдан Данилович искоса поглядывал на девушку. Он и раньше часто заглядывался на нее в райкоме. А сейчас его приятно удивила ее легкость и проворство. «Молодая, здоровая, — думал он, — любую гору свернет».
Закончив уборку, она собралась уходить.
— Нет-нет, — запротестовал он. — Сначала попьем чаю. Уж раз вы взялись помогать старику, так несите этот крест до конца. Садитесь.
Валя слабо отнекивалась. Он взял ее руку.
— Какие у вас мягкие, нежные руки. И такие умные. Золотые. — И он неожиданно поцеловал ей запястье. Девушка окончательно растерялась, не зная как себя вести.
А Богдан Данилович, сделав вид, что не замечает ее смущения, усадил к столу, подал чашку чая, пододвинул вазочку с мелко наколотыми кусочками сахара.
— Пейте, Валюша. Хоть это и не цейлонский чай, а душу согревает. С холодной душой человеку трудно живется. Он сам зябнет и других не греет…
Валя, обжигаясь, пила горячий чай. Богдан Данилович смотрел на нее и без умолку говорил. Голос его то поднимался до звенящего металлом тенора, то ниспадал до густых рокочущих басовых переливов.
— Жизнь, Валечка, очень сложна. В ней много противоречий, неожиданных поворотов и даже глухих тупиков. Да-да. Я не боюсь этого слова, хотя и являюсь страстным приверженцем материалистического миропонимания. Помню, однажды, когда я учился в Москве, в аспирантуре, был у меня один хороший приятель. Человек уже не молодой, примерно моих лет — умный, сдержанный, пожалуй, даже сухой. И вдруг — влюбился. Самым настоящим образом влюбился в юную, красивую девушку. Бывает же…
Не жалея красок, Шамов пространно поведал Вале о сложной и драматической любви своего приятеля.
Девушка слушала его, боясь шелохнуться. Он говорил необыкновенно красиво и интересно. А главное, он обращался к ней, как к равной.
То ли от того, что в комнате было жарко, то ли от горячего чая, кто знает, только Валины щеки разрумянились.
«Говорят, он сухарь, зазнайка, — думала она, — а он совсем другой. Просто он очень умный, образованный и обходительный. Он и в райкоме так же. Всех на вы. «Пожалуйста» да «спасибо». Не то что другие…»
— Война, Валечка, — говорил Шамов, — пробудила в людях не только чувство патриотизма, она оживила в человеке грубые, животные инстинкты. А ведь главное достоинство человека — это вовсе не умение жестоко и беспощадно драться. Высокоразвитая мысль, утонченные чувства — вот что подняло человека над всем живущим на планете. Человек одарен сложнейшим, тончайшим аппаратом мышления. Возьмите память. Тысячи фактов, дат, формул, имен хранятся в мозгу до первого требования. Стоит вам захотеть — и весь этот калейдоскоп мгновенно оживет, засветится, примет определенную форму и окраску, выстроится в желаемом порядке. Память — это высшее волшебство природы. А мышление…
Он встал, медленно прошелся по комнате. Взял с этажерки книгу.
— Вот послушайте, что пишет об этом Павлов.
Она слушала. Потом Шамов на память прочувствованно читал ей какие-то хорошие стихи. А когда Богдан Данилович умолк, она улыбнулась и, не скрывая восхищения, сказала:
— Как красиво вы говорите. Так бы и слушала вас…
— Это вы, Валюша, вдохновили меня. Вы такая нежная и отзывчивая. Рядом с вами нельзя быть сухим и равнодушным.
Он снова взял ее руку и, поглаживая, приглушенно заговорил:
— Вы такая молодая, такая свежая, Валечка. Глядя на вас, забываешь и о войне, и о работе. Рядом с вами я, ей-богу, помолодел лет на двадцать. Сейчас бы музыку, и мы закружились бы в вальсе. Вы, наверное, прекрасно танцуете. У вас удивительная фигура — легкая, пластичная…
От его слов Вале было и приятно и неловко.
Решив, что пора уходить, она поднялась со стула. Он помог ей одеться. Подавая пуховый платок, Богдан Данилович опять заговорил о тяготах холостяцкой жизни.
— Вот завтра придется овладевать процессом производства борща. Вместо того чтобы посидеть с книгой, подумать над важными проблемами, я должен ломать голову над тем, как порезать свеклу…